Теодор Фонтане - Сесиль. Стина (сборник)

– Три? Как бы не так. Самое малое пятерку. Да и то потому, что наверняка еще неизвестно. Он уж так дрожал, так уж весь трясся.

С этими словами она приложила ухо к стене, а Польцин, не желая своим стуком мешать важному делу подслушивания, отложил работу и принялся за ужин.

Нежданный гость вошел в комнату, а Стина снова подошла к окну, где были установлены пяльцы с вышивкой, и пригласила юного графа занять место на стоявшей наискосок тахте. Он отклонил это предложение, а вместо этого взял стул и придвинул его ближе к Стине. Та, со своей стороны, вернулась к своему вышиванью, хотя и была явно взволнована. Иголка с оранжевой шелковой ниткой взвивалась вверх и стремительно опускалась, посверкивая при каждом стежке.

– Ну, господин граф, – начала она, все ниже склоняя голову над работой, – чему я обязана этой честью? Что привело вас ко мне?

Но прежде чем тот, к кому был обращен вопрос, успел найти ответ, она продолжила с горячностью, обычно совсем ей несвойственной.

– Я думаю, вы заблуждаетесь на мой счет. Возможно, вы будете над этим смеяться, но я девушка честная, и никто на свете не посмеет подойти ко мне и сказать: «Ты лжешь». Ну да, я вижу, что происходит… Нет-нет, дайте мне сказать… и такая жизнь, какую ведет моя сестра, меня не соблазняет; она меня просто в ужас приводит. И лучше всю жизнь бедствовать и помереть в богадельне, чем каждый день терпеть вокруг себя важных стариков, выслушивать их непристойности, и колкости, и двусмысленные шуточки, которые, может, еще хуже. Не могу я этого, не хочу. Вот теперь вы знаете, на каком вы свете.

– Мадемуазель Стина, – сказал юный граф. – Вы говорите, что я в вас ошибаюсь. Не думаю, что я в вас ошибаюсь. Но даже будь это так, позвольте мне сказать, что и вы во мне ошибаетесь. Я пришел к вам, потому что вы мне понравились и вызвали участие или, скажем честно, потому что мне вас жаль. Я по вашему виду понял, что на вчерашней вечеринке не все пришлось вам по душе и по вкусу, вот я и сказал себе: сходи, узнай, как там мадемуазель Стина. Да, я так решил, и если уж могу вам помочь, то помогу и верну вам свободу, и вырву вас из этого окружения. Я думаю, что смогу это сделать, хоть я и не принц, и тем более не чудотворец. А вы не должны опасаться, что в один прекрасный день я явлюсь к вам и потребую благодарности. Нет, ничего подобного. Я болен и не любитель того, что счастливые и здоровые люди называют развлечениями. Это долгая история, и я не собираюсь докучать вам, рассказывая ее, по крайней мере, сегодня.

Говоря это, он поднялся и, опираясь рукой на спинку стула, на котором сидела Стина, посмотрел на солнечный шар, исчезавший в этот момент за деревьями Инвалидной улицы. Все тонуло в золотом мерцании, и прекрасное зрелище заката так его захватило, что он надолго замолчал. Наконец, он взял Стину за руку и сказал:

– Я говорил вам о свободе, о помощи, об освобождении… Не давайте мне ответа. Все это фальшиво, и глупо, и высокомерно. Я чувствую, что нуждаюсь в поддержке, вот и вообразил, что вам тоже нужна помощь. Но мне вдруг стало ясно, что вам она не нужна, не может быть нужна.

Стина усмехнулась. А юный граф, который не заметил ее усмешки или не пожелал ее заметить, продолжал все в том же элегическом тоне.

– Да, мадемуазель Стина, болезнь с юности стала моим жизненным призванием, но у нее есть свои преимущества: когда ты болен, ты ощущаешь нервы во всех десяти кончиках пальцев, чувствуешь людей и обстоятельства, понимаешь, счастливы они или нет. Между прочим, и помещения, где живут люди, говорят мне о многом. Здесь, я уверен, вы не можете быть несчастливы. Ведь не случайно из вашего окна открывается такой прекрасный вид, и комната, в которую каждый вечер так ласково заглядывает солнце, – хорошая комната.

– Да, сказал Стина, – так оно и есть. Хотя хвастаться счастьем нельзя, чтобы не сглазить. Но я и вправду счастлива.

Молодой граф покосился на нее, испытующе и почти изумленно. Против ожидания, он нашел, что комната очень уютная, и недолго думая решил, что здесь она счастлива. И все же он был уязвлен, услышав из ее уст искреннее подтверждение того, что сам только что сказал. Стина все это видела и потому добавила:

– Только не подумайте, что я прямо не знаю, куда деваться от сплошного счастья. Вовсе нет. Я счастлива, но не как те, что не знают нужды и беды. И не так, как католическая монахиня, которая выхаживала меня во время болезни прошлой зимой. Вот у кого праведная душа, ей бы только угодить Богу. Она, конечно, намного счастливее, чем я. А я, как все обычные люди, благодарю Бога уже за то, что не случилось ничего дурного.