Артур Дойл - Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)

У меня есть и сборник стихотворений Стивенсона, он стоит там, в небольшом шкафчике. Как жаль, что как поэт он написал слишком мало! Большинство – это не более чем шутки прихотливого ума. Но одно из них, несомненно, имеет право называться классикой, поскольку, я считаю, это – лучшая повествовательная баллада девятнадцатого века. Если, конечно же, я не ошибаюсь, и «Поэма о старом моряке» вышла в самом конце восемнадцатого века. Этому tour de force мрачной фантазии Колриджа я бы отдал первое место, но мне неизвестно, что в поэзии девятнадцатого века может сравниться по романтическому обаянию, красоте слога и скрытой силе с поэмой «Тикондерога». Есть еще его бессмертное «Завещание». Двух этих произведений достаточно, чтобы отвести ему отдельное место среди наших лучших поэтов, так же как достаточно знать, каким был характер этого человека, чтобы он навсегда остался в наших сердцах. Нет, я не встречался с ним, но среди вещей, которыми я дорожу больше всего, есть несколько писем от него, присланных мне из Самоа. Словно с далекой сторожевой башни он пристально наблюдал за тем, что происходит в литературной среде, и всегда был первым, кто протягивал руку молодому, пробивающему себе дорогу писателю, поскольку обладал великой проницательностью и был наделен великим чувством сострадания, которые позволяли ему по достоинству оценить работу другого человека и облагородить ее своим наставлением.

Что ж, мой терпеливейший друг, вот и пришел час расставания. Надеюсь, мои короткие поучения не слишком утомили вас. Если благодаря мне вы узнали что-то новое, используйте эти знания и передайте их другим. Если же нет – ничего страшного, просто я зря потратил слова, а вы – время. В моих рассказах могут быть ошибки, но разве не имеет права рассказчик немного ошибиться в цитате? Мои суждения и выводы могут очень отличаться от ваших, а то, что люблю я, может вызывать отвращение у вас, но я точно знаю, что мысли и разговоры о книгах несут пользу, к чему бы они ни привели. Но дверь только начала открываться, и вы еще находитесь в волшебной стране. Увы! Дверь можно закрыть, но ее нельзя запечатать. Звон колокольчика или телефон вырвут вас обратно в беспокойный мир вечной работы, людей и ежедневных хлопот. Но что делать, такова жизнь. Здесь лишь ее отражение. И все же теперь, когда дверь открыта настежь, не выйдем ли мы вместе, не взглянем ли смело в лицо судьбе с сердцами, ставшими храбрее благодаря отдыху, спокойствию и дружбе, которые мы нашли за Волшебной Дверью?

– Да, странная история, – говорил он, когда я открыл дверь в комнату, где собирался наш небольшой полулитературный кружок. – Только я могу вам и куда более странные истории рассказать, куда более странные. Из книг-то ведь всего не узнаешь, сэры, это точно. Понимаете вы, такие люди, какие по-английски все только по-правильному говорят да образование высокое имеют, в тех местах, куда меня заносило, не бывают просто. А вот люди погрубже, которые говорить, может, правильно не умеют, а писать так и того меньше, вот те такого видели, что, если бы рассказать вам, у вас, европейцев, волосы бы зашевелились от удивления. Это уж вы мне поверьте, уважаемые сэры!

Звали его Джефферсон Адамс, кажется. Я точно знаю, что его инициалы Д. А. (они до сих пор еще видны на верхней правой панели двери нашей курительной комнаты, где он их вырезал ножом). Еще он оставил наследие в виде узоров из коричневых пятен на турецком ковре, куда сплевывал табак, но, помимо этих напоминаний о себе, американский рассказчик исчез из нашей памяти. Он озарил привычное веселье наших встреч, как сверкающий метеор, и улетел дальше во внешнюю тьму. Однако в тот вечер гость из Невады {422}был в ударе. Мне оставалось лишь спокойно раскурить трубку, сесть в ближайшее кресло и приготовиться слушать, не перебивая.

– Не подумайте только, – продолжил он, – я ничего такого против вас, ученых голов, не имею. Я люблю и всячески уважаю парней, которые знают наперечет всех зверей и все растения, от черники до гризли, по их названиям иностранным, которые, пока выговоришь, челюсть свернуть можно, да только, если вам в самом деле интересная история нужна, что-то такое посмачнее, вам с китобоями говорить надо или с пионерами Дальнего Запада, следопытами или парнями из «Компании Гудзонова залива» {423}, с теми, кто и имени своего написать не умеет.

Тут наступила долгая тишина, потому что мистер Джефферсон Адамс достал откуда-то предлинную сигару и начал ее раскуривать. Мы все молчали, потому что уже знали: если хоть чем-то перебить рассказ нашего янки, он тут же снова спрячется в свою раковину. Поглядев по сторонам и увидев обращенные на него ждущие взгляды, он удовлетворенно хмыкнул и, окружив себя облаком дыма, продолжил: