Артур Дойл - Сквозь волшебную дверь. Мистические рассказы (сборник)

Доктор Синклер (кажется, он еще и немного психолог) так заинтересовался моим рассказом, что сегодня вечером зашел ко мне, специально, чтобы осмотреть зеркало. Я заметил на задней стороне рамы какую-то надпись, нацарапанную на металле старинными буквами. Доктор изучил ее через линзу, но так и не смог разобрать. «Sanc. X. Pal.» – вот что он в ней в конце концов увидел, но это нам ничего не сказало. Он посоветовал убрать его в другую комнату, но отметил: все, что я в нем вижу, – лишь симптомы. Настоящая опасность заключена в их причине. Избавиться нужно от двенадцати томов счетных книг, а не от серебряного зеркала. Сейчас я проверяю восьмой, работа продвигается.

Все-таки, наверное, лучше было убрать это зеркало из комнаты. Вчера ночью произошло поразительное событие, связанное с ним. И все же меня это уже настолько заинтересовало, захватило, что даже после того, что случилось, я не стану его убирать. Но что все это значило?

Было около часа ночи. Я уже закрывал книги, собираясь ложиться спать, как вдруг увидел перед собой ее. Должно быть, стадию появления тумана и его сгущения я пропустил, поэтому она предстала передо мной, видимая совершенно отчетливо, во всей своей красоте, страсти и душевном страдании. Очертания ее были до того четкими, что мне сперва почудилось, будто действительно стоит живая женщина. Фигура была небольшой, но я видел ее прекрасно. Каждая деталь ее платья запечатлелась у меня в памяти. Как сейчас вижу: вот она сидит слева от зеркала, рядом с ней стоит, согнувшись, какая-то темная фигура (я смог разобрать только то, что это мужчина), а за ними висит какое-то облако, и в нем силуэты людей, они двигаются. И все это не казалось замершей картинкой, это была сцена из жизни. Женщина наклоняется и начинает дрожать, мужчина надвигается на нее. Расплывчатые силуэты стали резко и дерганно двигаться и делать какие-то знаки руками. О страхе я уже и не думал – до того интересно мне было наблюдать за всем этим. Очень жаль, что я не увидел, чем все закончилось.

Но, по крайней мере, я могу описать эту женщину во всех подробностях. Она очень красива и довольно молода… Думаю, не старше двадцати пяти. Волосы у нее коричневого цвета, сверху – теплого каштанового оттенка, а снизу – золотистые. Маленький чепчик, украшенный кружевом и жемчугом, нависает надо лбом. Лоб высокий, возможно, слишком высокий для того, чтобы его можно было назвать идеалом красоты, хотя для ее лица такой лоб подходит как нельзя лучше, потому что придает ему уверенности и силы. Если бы он был ниже, ее лицо казалось бы слишком нежным и женственным. Брови очерчены очень изящно, веки тяжелые. И наконец эти чудесные глаза… Огромные темные, полные всепоглощающего чувства: неистовой ярости и безграничного страха, которые борются с гордым самообладанием, удерживающим ее от безумия. Щеки ее бледны, губы белы от напряжения. Подбородок изящно закруглен, шея изысканно тонка. Женщина неподвижно сидит на стуле, наклонившись вперед, словно оцепенев от страха. Платье у нее из черного бархата, на груди сверкает огненный драгоценный камень, в складках одежды виднеется золотое распятие. Вот как выглядела та леди, отражение которой все еще живет в старом серебряном зеркале. Какое злодеяние оставило в нем такой след, что и сейчас, в другом веке, человек при определенных условиях все еще ощущает его?

И еще одна подробность: с левой стороны от черного бархатного платья лежала, как мне поначалу показалось, бесформенно скрученная белая лента. Но потом, когда я присмотрелся получше (а может быть, изображение стало отчетливее), я понял, что это было на самом деле. То была человеческая рука с исковерканными пальцами, которая тянулась к подолу платья. Остальная припавшая к полу фигура была почти неразличима (нечеткий темный силуэт), но эта рука на этом фоне была видна прекрасно, а в том, как отчаянно она цеплялась за ткань, чувствовалось что-то трагическое и зловещее. Этот человек был испуган, жутко испуган. Это я понял сразу. Что могло так испугать его? Почему он схватился за платье женщины? Ответ нужно искать в тех силуэтах, которые двигались на заднем плане. В них кроется опасность и для него, и для нее. Меня это захватило, я уже не думал об этом, как о чем-то таком, что имеет отношение ко мне и к моим нервам. Я смотрел, не отрываясь, как на сцену в театре, но что было дальше, узнать мне так и не удалось. Изображение стало рассеиваться, началось какое-то беспокойное движение, которое затронуло все фигуры, и зеркало снова очистилось.