Герман Мелвилл - Тайпи. Ому (сборник)

Прошло не меньше десяти дней с начала «хиджры», когда мы очутились в гостях у Варви, старого отшельника-островитянина, который сам вел свое хозяйство в хижине, находившейся приблизительно в двух лигах от Талу.

В нескольких десятках ярдов от берега, в глубине лощины возвышалась в виде островка поросшая мхом скала; мелкий ручеек, разделившись на два рукава, омывал ее с обеих сторон, а затем опять соединялся. Окружив скалу изогнутыми корнями, корявая аоа раскинула вверху густую листву; упругие ветви-корни свисали с более крупных суков и внедрялись в каждую трещину, образуя опоры для материнского ствола. Местами эти висячие ветви не доросли до скалы, и их свободные волокнистые концы раскачивались в воздухе, словно плети.

Простая бамбуковая хижина Варви приютилась на плоском уступе скалы; конек крыши одним концом опирался на развилину аоа, а другой поддерживался раздвоенным суком, укрепленным в расщелине.

Приближаясь к хижине, мы несколько раз крикнули, но старый отшельник обратил на нас внимание лишь тогда, когда доктор подошел и дотронулся до его плеча.

Старик стоял на коленях на камне и чистил в ручье рыбу. Он вскочил на ноги и удивленно уставился на нас, но тут же какими-то странными жестами приветствовал, одновременно дав понять, что он глух и нем, а затем повел в жилище.

Войдя, мы растянулись на старой циновке и стали осматриваться. Грязные бамбуковые стены и тыквенные сосуды имели очень неприглядный вид, и доктор предложил сразу же двинуться дальше в Талу, хотя время близилось к закату. Но в конце концов мы решили остаться.

Старик довольно долго возился снаружи под ветхим навесом, прежде чем появился с ужином. В одной руке он держал мерцающий светильник, а в другой – огромный плоский тыквенный сосуд с какой-то едой, заполнявшей лишь незначительную ее часть. Он вращал глазами, переводя взгляд с тыквенного сосуда на нас и с нас на тыквенный сосуд, словно говоря: «Ну, что вы думаете об этом? Неплохое угощение?» Но рыба и индийская репа оказались не из лучших, и трапеза вышла довольно жалкой. Свое мнение о ней старик пытался выразить разнообразными знаками, большая часть из которых была настолько смешна, что мы могли бы принять их за веселую пантомиму.

Убрав остатки ужина, хозяин покинул нас ненадолго и вернулся, неся тыквенный сосуд порядочного размера с длинным изогнутым горлышком, отверстие которого было заткнуто деревянной пробкой. Сосуд с приставшими к нему комочками земли выглядела так, словно ее только что откуда-то выкопали.

Со всякими ужимками и отвратительным хихиканьем, обычным для немых, старик откупорил сосуд. При этом он все время подозрительно оглядывался и, указывая на сосуд, старался внушить нам, что она содержит нечто, являвшееся табу.

Как нам было известно, спиртные напитки были туземцам строго запрещены, а потому наблюдали за хозяином с большим интересом. Наполнив скорлупу кокосового ореха, он отправил ее содержимое в рот, затем снова наполнил и поднес кубок мне. Запах был мерзкий, и я скривился. Тут старик пришел в большое волнение, в такое большое, что немедленно произошло чудо. Выхватив чашу у меня из рук, он закричал:

– А, кархоури сабби лили, эна арва ти маитаи! (Что за болван этот белый! Это ведь стоящая вещь!)

Мы бы так не удивились, даже если бы из его рта выскочила жаба. На мгновение он смутился, а затем, таинственно приложив палец к губам, постарался дать нам понять, что иногда лишается дара речи.

Сочтя это очень удивительным, доктор попросил его открыть рот, чтобы заглянуть к нему в глотку. Однако старик отказался.

Это происшествие заставило нас отнестись к нашему хозяину с некоторым подозрением. Мы и впоследствии не смогли до конца понять его поведение; единственная догадка, пришедшая нам в голову, состояла в том, что мнимая немота каким-то образом помогала ему в махинациях, которыми он, как позже выяснилось, занимался. Впрочем, и это объяснение казалось нам не вполне удовлетворительным.

Чтобы угодить старику, мы в конце концов отхлебнули «арва ти» и нашли этот напиток плохо очищенным и дьявольски крепким. Желая узнать, из чего он приготовлен, мы спросили об этом хозяина; тот просиял, схватил светильник и вышел из хижины, предложив последовать за ним.

Пройдя немного по лесу, мы подошли к покосившемуся старому навесу из веток, явно обреченному на разрушение. Под ним ничего не было, кроме куч гниющих листьев и огромного неуклюжего кувшина с широким горлышком, выдолбленного из тяжелого камня.