Он вышел, а Нинон продолжала воркотню, занимаясь необходимыми приготовлениями:
– Ну есть ли в этом здравый смысл? Тридцатилетний мужчина позволяет убить ребенка вместо себя! Бедный дурачок! Подставить его под выстрелы, как полицейского! Нет сердца у этих людей! Бедная Каролина! Ее теперешнему положению не позавидуешь! Ни брата! Никого! Если бы у этого капрала было хоть на два су воображения, он бы догадался предоставить ей все, чем располагает… А ведь господин кюре способен взять ее к себе! Еще одна обуза! Как будто мне недостаточно господина кюре, который ни о чем не заботится, да его Пелажи, которая только и делает, что молится. Что без конца молиться? Всему свое время! Она хорошо готовит, когда меня нет на кухне, она и стирает, и моет, и гладит, и штопает! Да и шьет она отлично! Вот сутаны-то и белье для господина кюре лучше нее никому не пошить! А недавно сшила мне платье, и совсем не плохо. Но что это все значит, по сравнению с тем, чем приходится заниматься мне…
Продолжая брюзжать, Нанон закончила обмывание и обряжение бедного Грибуйля; положила его на постель, застланную белым покрывалом, зажгла принесенные с собой две свечи и вставила в руки усопшего распятие, лежавшее у него на груди. Потом уселась в кресло в ожидании двух соседок, которых она попутно позвала провести, как полагается по обычаю, ночь в молитвах по покойнику. Наконец соседки явились и, обменявшись сплетнями и пересудами, принялись опустошать карманы фартуков, извлекая принадлежности для кофе, сахар, водку и хлеб, – все, что нашли необходимым, чтобы провести ночь с пользой и удобством.
Между тем капралу, уставшему обходить сад вдоль и поперек, стало казаться, что Нанон чересчур затягивает свою печальную процедуру; наконец он потерял терпение и вернулся в дом. Для него было большим удивлением обнаружить трех женщин, которые с удобством расположились в креслах и мирно обсуждали недавние события.
– Так-то вы меня предупредили, Нанон, – сказал он с недовольным видом.
– Раз нас тут уже трое, то ваши услуги не нужны, мне так думается.
Капрал пожал плечами, подошел к Грибуйлю, обернутому в саван, и, преклонив колено, произнес краткую молитву за упокой души своего друга. Потом, поднялся, молча вышел и отправился в тюрьму взглянуть, что там происходит. По его приказу было послано за мировым судьей, чтобы провести расследование о двойном убийстве, совершенном Мишелем, затем ожидалось прибытие должностного лица, облеченного полномочиями по ведению судебного процесса, и приказ о переводе убийцы в столицу департамента.
Все делалось в соответствии с требованиями законов. Мишель был допрошен, оба убийства доказаны, и надежно связанного обвиняемого отправили в тюрьму.
Вскоре был объявлено решение суда. Убийцу приговорили к смерти и исполнили наказание в кратчайший срок; до самой смерти он вел себя как настоящий разбойник, отказавшись отвечать священнику, сопровождавшему его к месту казни, и вызывая общее презрение и отвращение.
Пока капрал занимался делами службы, кумушки не прекращали чесать языки. Только лишь он вышел, как те переглянулись с хитрой ухмылкой.
НАНОН. – Видели? Как капрал на коленях стоял перед трупом дурачка, которому дал погибнуть!
ФРАЗИ. – Я бы сказала даже – которого подставил под пистолет Мишеля.
НАНОН. – Как знать! Не поручусь, что это не так! Жандарм – человек без сердца, он на все способен!
ЛУИЗОН. – Ну, этот-то капрал все-таки неплохой. Даже Роза на него не жаловалась, когда он ее задержал по ошибке.
ФРАЗИ. – Я так и не поняла, что там у них вышло и почему она пряталась.
Нанон принялась длинно разъяснять на свой лад, что и как случилось; до Фрази и Луизон мало что дошло из ее бестолковых россказней, но из боязни ее разозлить они сделали вид, будто все поняли, и окуная хлебные корки в водку, разведенную водой, вновь заговорили о Розе и Мишеле.
ЛУИЗОН. – Ах, какая печальная история! И надо сказать, ведь я предупреждала бедную Розу, а она не захотела меня слушать! Все бегала за своим Мишелем, этим негодяем, который жил только грабежом да разбоем! Любила она его, надо полагать.
ФРАЗИ. – Ну да! Бросьте! Просто она знала, что у него есть кубышка, и возжелала, чтобы он на ней женился. Это была ее мания – выйти замуж, а никто не хотел ее брать.
НАНОН. – Неудивительно! Краснорожая толстуха, ни гроша за душой, расфуфыренная, как принцесса, подлое сердце, старая и глупая сплетница. Не бог весть какое приданое, скажу я вам.
Читать дальше