Готфрид Бюргер: Удивительные приключения барона Мюнхгаузена

Выстрел мой, правда, погрузил в вечный сон одного из этих кровожадных зверей, но зато разбудил несколько тысяч других, которые лежали и спали на льду, образуя круг шириною в полмили. Все они во всю прыть бросились ко мне.

Нельзя было терять ни минуты. Я обречен был на погибель, если мгновенно чего-нибудь не придумаю. И я придумал. Примерно за половину того времени, которое требуется опытному охотнику, чтобы ободрать зайца, я стянул с медведя шкуру и завернулся в нее, просунув свою голову под медвежью. Едва я успел кончить, как меня окружило все стадо. Меня бросало то в жар, то в холод под моей шкурой. Но хитрость моя полностью удалась. Медведи один за другим подходили ко мне, обнюхивали и явно принимали за своего косолапого собрата. Мне и в самом деле не хватало только роста, чтобы полностью походить на них, а некоторые из них, помоложе, были немногим выше меня.

После того как все медведи обнюхали меня и тело своего покойного товарища, они почувствовали ко мне, по всей видимости, симпатию. Кстати сказать, мне вполне удавалось подражать всем их повадкам, только разве в отношении рычания, рева и драки они превосходили меня.

Но, как ни походил я на медведя, я все же оставался человеком! Я принялся поэтому обдумывать, как наиболее выгодно для себя использовать добрые отношения, создавшиеся между мною и этими зверями.

Мне пришлось некогда слышать от одного старого фельдшера, что ранение в позвоночник смертельно, и вот я решил произвести опыт. Взяв снова в руки свой нож, я воткнул его одному из самых крупных медведей в загривок, у самого плеча. Нужно признаться, что шаг был очень рискованный и мне было страшновато. Ведь совершенно ясно – если зверь останется в живых после удара, я буду разорван в клочья.

Но мой опыт вполне удался. Медведь упал мертвым, не издав ни звука. Тогда я решил тем же способом расправиться с остальными, что оказалось не так уж трудно. Видя, как справа и слева падали их собратья, медведи все же не подозревали ничего дурного. Они не задумывались ни о причине, ни о последствиях такого падения, и это было счастьем как для них, так и для меня.

При виде всех этих лежащих вокруг меня мертвых тел я сам себе показался Самсоном, сокрушившим тысячи врагов.

Не стану затягивать повествования – скажу только, что я вернулся на корабль и попросил послать со мною две трети экипажа. Они должны были помочь мне содрать шкуры и перетащить на корабль окорока. Мы справились с этим делом в несколько часов и загрузили все трюмы корабля. Все, что осталось, мы побросали в воду, хотя я не сомневаюсь, что при умелом засоле эти части были бы не менее вкусны, чем окорока.

Сразу же по возвращении я от имени капитана послал несколько окороков лордам адмиралтейства, несколько других – лордам казначейства, несколько штук – лорд-мэру, лондонскому городскому совету и торговым компаниям, а остальные – самым близким моим друзьям. Со всех сторон на меня посыпались выражения благодарности, а Сити на мой подарок ответило по-особому: я получил приглашение ежегодно участвовать в традиционном обеде в день выборов лорд-мэра.

Медвежьи шкуры я отослал русской императрице – на шубы для ее величества и для всего двора. Императрица выразила свою признательность в собственноручном письме, доставленном мне чрезвычайным послом. В этом письме она предлагала мне разделить с ней ложе и корону. Принимая, однако, во внимание, что меня никогда не прельщало царское достоинство, я в самых изысканных выражениях отклонил милость ее величества. Послу, доставившему письмо императрицы, было приказано дожидаться и лично вручить ее величеству ответ. Второе письмо, вскоре полученное мною, убедило меня в силе владевшей ею страсти и в благородстве ее духа. Причина последней ее болезни – как она, нежная душа, соблаговолила пояснить в беседе с князем Долгоруким – крылась исключительно в моей жестокости.

Не пойму, что находят во мне дамы! Но царица не единственная представительница своего пола, которая предлагала мне свою руку с высоты престола.

Нашлись люди, распускавшие клеветнические слухи, будто капитан Фиппс во время нашего путешествия проник не так далеко, как мог бы это сделать. Но здесь уж я обязан вступиться за него. Наш корабль шел правильным путем, пока я не перегрузил его таким неимоверным количеством медвежьих шкур и окороков, что было бы просто безумием пытаться плыть дальше. Ведь мы едва были в состоянии противостоять сколько-нибудь значительному ветру, не говоря уже о ледяных горах, плавающих в северных широтах.