Три орешка для Ксюши

– Карета подана, – улыбается Виорел, услужливо открывая дверцу.

И хотя каждое утро он встречает меня одной и той же фразой, я все равно улыбаюсь, чтобы хоть как-то отблагодарить человека, подбрасывающего меня на работу. Обычно мы едем молча, изредка обмениваясь короткими вопросами и еще более емкими ответами о предыдущем рабочем дне. Однажды Виорел собрался с духом, после чего я почти месяц не слышала от ничего, кроме уведомления о поданной к моему подъезду карете.

– Давай сходим куда-нибудь вечером, – предложил он тогда.

– Если хочешь меня трахнуть, дай лучше вечером выспаться, – ответила я, – ты же видишь, как я устаю.

– Что ты, – дал по тормозам Виорел, едва не прозевав красный сигнал светофора, – я вовсе не это имел в виду.

– Ааа, – понимающе, но не без притворного разочарования протянула я.

Виорел – славный парень. В своем, конечно, роде. Колесит без устали по районам и оптовым рынкам, возвращаясь на перегруженном мешками «москвиченке» на продуктовый рынок Алешина, который так называют по привычке из-за бывшего названия улицы, и передает их в надежные руки – реализаторов, одна из которых, да-да, ваша покорная слуга.

На базар меня устроила Афанасьевна, у нее, как оказалось, и здесь имеется доля. Должно быть, ей стало жаль меня, во всяком случае, при встрече она даже прослезилась, назвав меня «бедной сиротинушкой». А может, просто рассеялся гадкий туман, окутывавший в ее, да и в моей памяти конкурс, который я успела проклясть столько раз, что, всем, имевшим к нему хоть какое-то отношение, не исключая даже безвестную уборщицу, проклинавшую, в свою очередь, меня за кровавые пятна на полу туалета, гореть в аду в нестерпимых муках.

Афанасьевна на базаре не появлялась, хотя присматривала за нами тоже Мария, только по отчеству Георгиевна, поэтому неудивительно, что с моей легкой руки все очень скоро перестали называть ее по имени. Впрочем, в «Золушке» Афанасьевну теперь тоже было не застать, о чем я узнала от Риты, принятой – представьте себе – на освободившееся после меня место.

– Ты правда не обижаешься? – осторожно спрашивает Рита.

Мы стоим у столика перед «Атараксией», пьем пиво, и Рита искоса поглядывает на мои почерневшие ногти. За соседним столом на бог знает какой круг пошли парни из «Маскимума» – у них заляпанные рукава и опухшие лица, и еще они смотрят на новую продавщицу цветочного киоска.

– Такая стерва! – негодует Рита, и я понимаю, для чего ей понадобилась: перемыть косточки новой соседке, с которой у Риты явно не заладилось общение.

Наклонив голову, я присматриваюсь к девушке. Ничего так. Стройная шатенка, довольно высокая и стильная, насколько это позволяет ее работа. Синие джинсы, серая кофточка, зато туфли на высоком. Сдержанная элегантность, ни капли неряшливости, но и никакого выпендрежа – ничто не должно отвлекать покупателя от цветов.

– Как у тебя с ним? – спрашиваю я.

На самом деле мне абсолютно все равно, и Рита это прекрасно понимает. Сгорай я от ревности или злорадствующего любопытства, вопрос вышел бы совсем другим, что-то вроде: «на личную жизнь не жалуешься?».

– С ним? – удивленно переспрашивает Рита, словно я единственная, кто еще не в курсе, – с ним давно ничего. Они, представляешь, все-таки оказались супругами. А у тебя как? – тихо добавляет она.

– Работаю, – отрывисто отвечаю я, разрывая тараньку.

– Просто Афанасьевна предложила больше, вот я ушла, – сказала Рита дрожащим голосом и вдруг заплакала, – господи, ну за что тебе все это?

Господи, мысленно повторяю я, неужели мне и вправду так не везет, что даже Рита не в состоянии сдержаться? Себя же жалеть у меня, если честно, совершенно нет времени.