Сказать, что мы с ней породнились горем, было бы преувеличением, и все-таки в Светином сердце определенно поселилась если не симпатия, то хотя бы сочувствие ко мне. В конце концов, у меня не было богатого родителя и бизнеса, охватывавшего к тому времени не только торговые точки на вещевом рынке и бутики одежды в крупнейших торговых центрах города, но и крупнейшую в Кишиневе сеть по продаже предметов бытовой химии. Не знаю, что она сказала матери, может, снова разрыдалась, но факт остается фактом: уходя с девятидневных поминок, Афанасьевна осторожно обняла меня и спросила:
– Ксюша, пойдешь к нам работать?
Поначалу мне даже нравилось. Не сама работа, и уж тем более не тошнотворные бредни вроде «сплоченного коллектива» – какой, к дьяволу, коллектив, когда я торчу одна-одинешенька в этом треклятом «бутике», даже сменщицу, и ту нанять не могут. Нравилась мне зарплата – не ее размер, а сам факт получения зарплаты, что казалось мне – не важно, стольник ли я получаю или миллион – залогом того, что с голоду мы с отцом не умрем. Первые пару месяцев мне еще повышали оклад – не намного, конечно, но я все равно воодушевлялась – видимо, в Афанасьевне еще теплилась жалость к бедной сиротке, а может, просто Света пускала слезу, кто знает?
А потом все замерло, словно хозяева, вернее хозяйки, решили, что зарплата, которую и суммой-то стыдно назвать – слово «сумма» напоминает о пузатом кошельке – достигла отметки, превышение которой отрицательно скажется на моем моральном облике, ну или, в крайнем случае, подорвет благополучие всей сети мыльно-порошковых бутиков.
Потом Афанасьевна решила, что и эти деньги я не отрабатываю и сделала все, чтобы из свободного времени у меня оставалась лишь ночь, да и та не от заката до рассвета. Поводы, надо отдать ей должное, она находила оригинальные. Например, все лето я, как дура, каждый вечер засиживалась на работе до полуночи, пока последний покупатель не вспомнит, что без таблеток от комаров ближайшей ночью ему не заснуть.
На все сумасбродные идеи Афанасьевны, которые ей мнились гениальными маркетинговыми ходами, я реагировала одинаково. Послушно кивала, надеясь, что моя почти рабская покорность, или, как это принято называть, корпоративная лояльность, в конечном итоге чудесным образом облегчит мою участь. Увы, вскоре меня лишили и утреннего сна, но об этом я уже упоминала.
Единственным преимуществом работы в «Золушке» было то, что хозяек я видела редко: такими мелочами, как доставка товара, или даже ревизия, они не занимались, поэтому внезапное появление их обоих стало для меня неожиданностью. И, скажу прямо, неприятной.
Ну, чего уставились, спросила я – естественно, про себя, пока Афанасьевна со Светой смотрели на меня улыбающуюся.
– Здравствуй, Ксюш, – сказала Афанасьевна, переступив порог, – красиво улыбаешься.
– Спасибо, – еле слышно, даже для себя, ответила я.
Я почувствовала, что краснею, и градус моей неприязни к вошедшим повысился до температуры ненависти, что заставило меня улыбаться еще теплее.
– Ну-ка, выйди из-за прилавка, – попросила Афанасьевна, хотя это больше прозвучало как приказ.
Я вышла в середину киоска, совершенно не представляя, что меня ожидает.
– Покрутись, пожалуйста, – сказала Афанасьевна.
– Что? – не поняла я.
– Ну, – она сделала вращательное движение кистью, – вокруг себя покрутись.
Неловко повернувшись, я больно ударилась об угол прилавка.
– Тишшше, – зашипела Афанасьевна, испуганно схватившись за звякнувший стеклянный прилавок.
– Ладно, – махнула она рукой, – а теперь пройдись – и снова махнула, на этот раз указав на выход.
– Куда?
– До края тротуара и назад.
Плохо соображая, я вышла на улицу. Дошла до бордюра, вернее доплелась, потому что ноги с трудом отрывались от асфальта, будто на подошве выросли присоски и, опустив голову, потопала обратно в киоск.
– Ничего так. Правда, Свет? – повернулась к дочери Афанасьевна, когда я снова стояла перед ними и пыталась понять, что же это такое со мной вытворяют.
Молчавшая до сих пор Света и на этот раз рта не раскрыла, лишь слегка кивнула и с какой-то странной заинтересованностью скользнула взглядом по моей фигуре – от груди и далее вниз, чуть ли не до каблуков.
Господи, неужели, подумала я, не решаясь плыть дальше по течению мысли, которая – откуда она взялась-то? – затапливала мне мозг каким-то уж совершеннейшим дерьмом. Теперь-то мне не страшно признаться, поэтому я все скажу: тогда я и в самом деле подумала, что они лесбиянки. Причем обе и, вдобавок, сожительствующие друг с другом. Этакий лесбийский инцест – как нужно было испугаться, чтобы нафантазировать подобную хренотень?
Читать дальше