Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

Варвара застыла как истукан, сложив на коленях руки, не поднимая глаз. У Евсевны интересуются:

– Волос у табе, матка, темнай, а дочкя белявая, ровно чухонка. Отчегой-то?

– Уж так Господь дал… – вздыхает она.

У крыльца сгрудилась толпа баб и ребятишек. Поют двое нищих, им подтягивает местный дурачок Мартынка в бабьем салопе:

Слепой приземистый оборванец держится за локоть костлявого мужика с длинными, как у попа, волосами.

– Чего развылися, как по покойнику? – Феклуша сует им пирогов и селедок. – Свадьба тута, гуляють…

– А по такому прякрасному случаю! – наглой скороговоркой подхватывает длинноволосый. – Прикажи, хозяюшка, водочки православным божиим людям…

Слепой берет стопку, кланяется, бормочет тусклым голосом:

– Телесам на здравие, душам вечное спасение, грехам на прощение…

– С законным браком! – орет длинноволосый. – Дай Бог хер поширше, целку потесней, штоб играла да пела, только б не скрыпела…

В горнице безногий растянул свою ливенку с лихим перебором.

– Матаню давай! – кричат ему.

Старший сын Баранчика Егор, уже порядком пьяный, втискивается на лавку к девкам:

– И-эх, красны дявицы, пирожныя мастерицы! Раздайсь, голожопыя!

Они визжат, пихаются, сваливают его на пол.

– Ступай свою тискай, чорт плешивый!

В сенях толкучка, одни выходят, другие заходят. В толпе парней выделяется Аниска, смуглая, сильно нарумяненная бабенка в яркой шали.

Иван встает с места, пробирается к двери. Всё покрывают переборы матани. Девкам не стоится, они притопывают на месте.

Краем глаза Варвара видит, как в сенях Иван разговаривает с Аниской. Смеясь, блестя зубами, она отсыпает ему жменю семечек. Молодой мужик с бутылкой в руках пляшет и орет:

Аниска поворачивается к парням и что-то говорит с ухмылкой, они гогочут. Иван бьет ее наотмашь. Слышен звон разбитого стекла, гремит упавшее ведро. Истошно визжит Аниска:

– Убивают, православныя!..

В горнице стоит невообразимый шум – топот каблуков, переборы ливенки и пронзительный голос Клашки:

В сенях поднимают плачущую, с разбитым в кровь лицом Аниску.

– И-эх, нажаривай!

Безногий, приклонив к мехам отрешенное, потное лицо, лихо переходит с матани на кадриль.

Иван садится на место. Его окликают бабы.

– Пироги, говорю, горечь одна!

– Ай с полынью? Дюже горько!

Покрывая все голоса, вступает басом дьякон Левонтий:

– Го-о-орька-а-а!

Варвара встает, подставляет лицо. Иван легонько целует ее.

– Пора молодых весть отдыхать-почивать, – говорит Чуманиха.

Бабы обступают молодых. Феклуша приносит лампу.

– Бослови, батюшка. Бослови, Трофимыч…

Баранчик послушно говорит:

– Бог бословит.

– Не пойду… пуститя… – упавшим голосом бормочет Варвара и заливается слезами: – Боюся, мамка-а..

Под общий хохот бабы уводят рыдающую Варвару и Ивана.

– Небось, он табе не покалечить…

– У храме ее смех береть, в постелю иттить плачеть…

Бабы закрывают скрипучую дверь сарая, лязгает замок, голоса и смех затихают.

На подушках виднеется голова Варвары с пробором и заплетенной косой. Она дрожит, одеяло натянуто до самого носа.

Иван лузгает семечки, глядя на улицу в щель между досками. Жалобно взвыла собака, слышится топот босых ног. Он снимает пиджак, стаскивает сапоги.

Вздыхает корова в хлеву. Приглушенно доносится гармошка.

Глаза Варвары зажмурены, руки, сжатые в кулаки, прикрывают грудь. Он пытается сдвинуть их, она не дается. Иван недоуменно смотрит, ухмыляется:

– Али в карты сыграть?

Она убирает руки. Он задирает подол ее рубахи, ложится на нее. Она покорно лежит, отвернув лицо, вздрагивая от его прикосновений. Скрипит кровать.

Она чувствует, что он застыл. Варвара косится на него и зажмуривается, наткнувшись на недобрый подозрительный взгляд.

Подхватив портки, он соскакивает на землю. Она слышит, как он сворачивает цигарку и вдруг негромко свистит.