Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

– Тута я… – шепчет кто-то.

С повети прямо над Варварой торчит из сена чумазая физиономия Тимохи, Егорова сына. Охнув, Варвара прячется под одеяло.

– Тащи водки, – говорит Иван.

Он курит, на Варвару не глядя. Со двора доносится ругань, визжат бабы, там закипает драка. Доска сдвигается, в дыре появляется штоф, за ним миска.

– На кой энто?

– Стюдень.

– Вали отседа, а то поймаю.

Он запрокидывает бутылку, пьет.

Когда Варвара решается высунуться из-под одеяла, он стоит у кровати, угрюмо уставясь на нее. Он сдергивает одеяло и, взявшись за вырез, разрывает на ней рубаху. Он грубо, с остервенением ласкает ее. Вдруг она чувствует легкость.

Сидя в ногах кровати, он с яростью бьет кулаком по деревянной спинке.

Кровать с треском разваливается, оба оказываются на земле. Откуда-то сверху с клекотом срывается петух.

Иван берет бутыль, бормочет:

– А блядовать будешь – зарежу…

В щели сарая пробивается холодный рассвет. Вода в лохани покрылась коркой ледка.

Завернувшись в одеяло, стуча зубами, Варвара забирается в дальний угол, садится на корточки, мочится. Иван храпит на сене, раскинув ноги под овчиной.

Рыжий кот жрет студень, забравшись передними лапами в миску. Он замирает, облизываясь, готовый удрать.

Варвара присаживается рядом и жадно ест студень из горсти.

Под утро приснился Варваре сон.

Как будто стоит колодец не то на дворе, не то в поле, и потекла из него вода. Побежали по срубу струйки, вдруг выплеснулась волна, сорвала дощатую крышку и хлещет, заливая все вокруг…

И Варвара проснулась.

– Ох, грех, грех… чуяла моя серца. И куры, окаянные, всю ночь шабаршили, спать не дали…

Посреди сарая стоит Феклуша, хмуро оглядывая поломанную кровать, снопы, перины и подушки на земле.

Иван просыпается, садится. Притулясь к его боку, лежит в сене Варвара.

Феклуша принесла куренка, нагнулась к бревну, тюкнула топором. Подождала, пока он трепыхался, и стала кропить простынь цыплячьей кровью.

– Купил дуду на свою бяду… – проворчала она. – Чего космы-то распустила? Вставай, княгиня молодая. Бери ухват – да к печке. Погуляли, будя…

Девка гонит козу по улице и застывает, открыв рот, уставясь за ограду.

На дворе Феклуша развешивает на веревке наволочки, перину, простыню с багровым пятном.

Варвара моет полы в избе. Она выпрямляется, смотрит в окно на простынь, хлопающую на ветру.

В сумерках мужики молотят просо на току. Феклуша собирает в мешок провеянное зерно. Клочья дыма тянутся из раскрытых ворот овина. Налетает ветер, мужики отворачивают лица.

– А Чукановым-то делиться вышло, – говорит Егор, ни к кому не обращаясь.

Работник Гришка оживляется, опускает цеп:

– То-то Степка, старшой, вчерась в трахтере шумел, мадеры спрашивал…

Под взглядом Баранчика он принимается за работу. Угрюмый Иван стучит как заведенный.

Панька, старшая сноха, сбрасывает на землю снопы, кричит, дуя на пальцы:

– Люди давно шти хлебають, шабашить пора!

Никто не откликается. Мерно ударяют цепы.

На крыльце громко топают, ухнула дверь, слышится затрещина.

– Куды прешь, бесененок, пралик тя расшиби!

Варвара выскочила в сени:

– Сестрица, не шумитя, погодитя, Христа ради!

– Ай спить кто? – удивилась Панька.

– Хлебы спужаются…

С багровым лицом, крестясь и бормоча себе под нос, Варвара вынимает горячий хлеб из печи.

– Нешто слово знаешь? – подозрительно спрашивает Панька.

– Я вам опосля скажу… – бормочет Варвара.

Тимоха уже за столом, стучит ложкой. Баранчик дает ему легкий подзатыльник, тот послушно вскакивает, крестится.

– Очи всех на тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении…

Варвара принесла хлеб, положила перед Баранчиком, стала ни жива ни мертва.

Перекрестив ножом каравай, он отрезает краюху, нюхает пар. Поднялся, протянул деду на печь:

– Кушайте на здоровье, папаша.

Баранчик потянулся к чашке с кулешом, за ним остальные. Распробовал горячее хлебово, покосился на Варвару:

– А сама?

– Напробовалася… – бормочет она.

Чашка быстро пустеет. Варвара тащит самовар.

Панька говорит:

– Ярка белая чегой-то захромала… поглядите, батюшка.

– Чего ты там давеча про Чукановых болтал? – спрашивает Баранчик.

– Да энто я так… – ухмыляется Егор. – Крячиха cказывала, Степку вроде отец отделяеть вчистую…

Баранчик, со смаком хлюпая, тянет горячий чай. Феклуша разливает.

– А не сказывала Крячиха, почто они в мясоед одну репу трескають?