Асламбек Аслаханов - О российской мафии без сенсаций

Горечь чеченской трагедии, помимо всех несчастий гражданской войны, еще и в том, что эта война отбросила Россию назад, поставила под угрозу весь процесс зарождения и укрепления демократии, становления правового государства. Боевые действия в Чечне стимулировали развитие авторитарных тенденций в российском обществе, укрепили силы, стремящиеся превратить президентский авторитаризм в полностью авторитарный режим личной власти. Стало реальным сползание страны к неототалитарным методам правления.

Вместе с тем новейшие чеченские войны, с их жестокостью и насилием, обострили массовое недовольство, активизировали настроения ненависти и злобы в обществе. Не говоря уже о том, что сама эта кровавая бойня невольно стала школой терроризма, который уже заявил о себе в полную силу, осложнив и без того криминогенную обстановку в стране. Те, кто привык убивать, а тем более — проливать кровь беззащитных и грабить их, уйдя из Республики, превращенной для многих жителей в ад, вряд ли смогут избавиться от приобретенного ими инстинкта насилия и тяги к безнаказанному произволу.

Что может быть опаснее ненависти, разъедающей как яд сердца воюющих с обеих сторон… Бациллы ненависти к чеченцам солдаты федеральных войск увозили из Чечни и распространяли их по России. Но такие же бациллы передались и чеченцам, и их детям — свидетелям и жертвам бесчинств, творимых не только бандитами чеченской национальности, но и казаками из батальона им. Ермолова, а также людьми с погонами на плечах и косынками на головах. Семена ненависти уже посеяны на немалой части России и дали свои ядовитые всходы. Каждый второй опрошенный русский студент считает неприемлемым брак с представителем другой национальности. А 40 % категорически утверждают: «Россия — для русских».

«Синдром чеченофобии» проявлялся каждый раз после террористических взрывов 1999 г. сначала в Буйнакске, а затем в Москве и Волгодонске, болью отозвавшихся в сердце каждого нормального человека в нашей стране. Несмотря на то что устроители взрывов так и не были установлены и осуждены, волна негодования была обрушена прежде всего на чеченцев. Ненависть слепа, поэтому ее легко водить «за руку». Если после первой войны за военные действия для защиты интересов русскоязычного населения ратовали 10 % опрошенных, то в конце 1999 г. их было уже 70 %.

Несколько лет назад у нас заговорили об «афганском синдроме». Мы задались вопросом: «Как будут чувствовать себя в мирной жизни люди, прошедшие этот ад? Смогут ли солдаты, вернувшись домой, понять, что они уже не на войне?» Увы, мы не помогли им в этом. По информации специалистов, около 70 % парней, прошедших школу «Афгана», ныне пополнили криминальные структуры. Может, несколько преувеличено? А посчитайте, сколько «афганцев» воевало по контракту в Чечне…

Очевиден уже и «чеченский синдром». «Чечня, — говорят участники конфликта, — похлеще “Афгана”». Тут многое по-другому. Если там была чужая земля, чужой народ, то здесь свои убивают своих соотечественников — и не на чужой земле.

Молоденький российский солдат, потерявший в бою товарища, говорит, что он теперь будет мстить за него. То же самое говорили мне раненые, лечившиеся в одном из московских госпиталей. Мстить сейчас? Или мстить и тогда, когда демобилизуется, уйдет на «гражданку» по окончании срока контракта? А одиннадцатилетний чеченский мальчик ровным голосом рассказывает тележурналистам, как подразделения МВД брали его родное село Самашки. Вместе с младшим братом они были дома, когда к ним вошли пьяные солдаты. На глазах детей они застрелили отца и мать. Закончив рассказ, мальчик помолчал какое-то мгновение и твердо сказал: «Я отомщу…»

Что могло ждать общество от таких настроений? Какое будущее ждало чеченских детей, а точнее детей всех народов сожженной войной Чечни? Можно ли растопить этот страшный айсберг ненависти в их душах и как донести до них ту истину, что они лишились детства, лишились родителей, братьев, сестер и других близких им людей не по вине русского или чеченского народов? Никто из тех, кто должен был ответить на эти вопросы, не ответил на них вовремя.

В России и ее столице на произвол, чинимый немалым числом офицеров, низших чинов и солдат федеральных войск в Чечне, смотрели «сквозь пальцы», хотя по жестокости и цинизму при грабежах граждан эти военные нередко превосходили местных бандитов. Есть тысячи свидетельств мародерства и насилия военнослужащих по отношению к мирным жителям. Тогда еще генерал-майор юстиции Юрий Яковлев утверждал, что следователями военной прокуратуры в Грозном во время первой войны было принято к производству около 800 уголовных дел, заведенных на военнослужащих федеральных войск в Чечне. Из них 150 направлено в военный суд, 65 прекращено по амнистии в связи с 50-летием Победы, 120 направлено для дальнейшего расследования в различные военные и территориальные прокуратуры. По остальным ведется следственная работа. На особом контроле прокуратуры находилось 38 уголовных дел о преступлениях против местного населения. Это дела об убийствах, о причинении тяжкого вреда здоровью, об автотранспортных преступлениях с гибелью людей, об изнасилованиях и др. [237] См.: «Аргументы и факты». 1996. № 22. Но специалисты, а главное — сами жертвы утверждают, что это ничтожно малая часть в действительности совершенных преступлений. Большинство же их было укрыто. Многие командиры воинских подразделений, а нередко и сами следственные органы не заинтересованы в выяснении истины. Ибо на войне как на войне: прав тот, кто с оружием и кто остался жив.