Катрин Марсал - Кто готовил Адаму Смиту?

Мы проявляем человечность вопреки телу, а не посредством его. Напоминание о теле – это напоминание о беспомощности и полной зависимости, что тоже часть понятия «быть человеком». Тело рождается из другого тела, и сморщенный новорождённый целиком зависит от окружения. Без любви он умрёт. Он ждёт, ему всё нужно. Болезнь может снова сделать нас полностью зависимыми. Болезнь, старость и смерть.

А в мире человека экономического смерть – это деловое решение. Закрываться или нет? Польза от того, что я жив, оправдывает ли эту боль? Ни о чём другом думать не надо. В смерти смысла нет. В жизни тоже. Смысл был только в том, чтобы создать мир, лишённый смысла.

Когда мы превращаем тело в человеческий капитал, исчезают и всевозможные политические последствия: руки, на которые поднимают, ноги, которые ходят, пальцы, которыми указывают, рты, которые должны быть накормлены. Экономика по сути своей построена на теле. Если бы к телу как отправной точке экономики относились серьёзно, это обязательно возымело бы результаты. Общество, основанное на удовлетворении потребностей человеческого тела, которые одинаковы для всех, принципиально отличалось бы от того общества, в котором мы живём сегодня. Голод, холод, болезни, недостаточный уход, недоедание – так назывались бы центральные экономические проблемы. А не так, как сегодня: неблагоприятные побочные эффекты единственно возможной системы.

Наши экономические теории отказываются признавать реальность тела и бегут от этого при первой возможности. Они не видят, что люди рождаются маленькими, умирают немощными, а если кожу царапать острым предметом, то обязательно пойдёт кровь, независимо от того, кто ты, где родился, сколько зарабатываешь и где живёшь. С тела начинается то общее, что есть у всех нас. Мы дрожим, когда мёрзнем, потеем, когда бежим, кричим, когда рождаемся на свет, и кричим, когда рожаем детей. Тело даёт нам возможность быть вместе с другим человеком. А человек экономический его отвергает. Притворяется, что его нет. Мы смотрим на тело, как на чужеродный капитал. И мы одиноки.

Человек экономический бежит не только от тела и чувств, он бежит и от привязанностей. Что, разумеется, взаимообусловлено. Привязанность часто проявляется телесно. Но человеку экономическому это не нужно: его не интересует ничего, кроме собственности. Если мы такие, как он, нам не надо чувствовать себя покинутыми, нам не надо ни о чём просить. У нас не бывает ощущения, что мы чего-то недостойны, нам не надо думать о последствиях: расплачиваться за то, что мы взяли, мы не собираемся. Ничего такого в мире человека экономического не существует. Без потерь – вот единственная концепция свободы, которую он может представить. Он придумал её сам.

Человек экономический – это бегство от неуверенности. Всё просчитывается, всё прогнозируемо. Объём шара определяется разделением его на более мелкие прямоугольники. Прямо как в жизни. Движение народных масс и силы, которые ими управляют, – всё движется по абстрактным законам. Человек экономический – это бегство от слабости. Мы хозяева вселенной, которая прислушивается к малейшим нашим намёкам. Экономические теории считают это нашей главной задачей. Рынок всегда поступает так, как ты хочешь, бьёт того, кто этого заслуживает, и ползёт за тем, кто этого достоин.

Фабулы о человеке экономическом несут в себе идею того, что человек есть всезнающий рациональный субъект, хозяин своей жизни, хозяин мира. И, проникая в национальную экономику, ты тут же переодеваешься в эти одежды. Всё остальное с нас слетает – пол, прошлое, история, тело и связи. Человек экономический – это бегство от непохожести. Мы не только приобретаем единый пол, мы попросту становимся одним и тем же человеком. И теперь нас очень легко пересчитать.

Человек экономический – это не фигура из картона, не карикатура. И он совсем не прост. Он – симптом тех составляющих реальности, которые намерен искоренить: тела, чувств, зависимости, неуверенности и слабости. Именно это тысячелетиями относилось к женщинам. А он говорит, что всего этого не существует. Потому что ему с этим не справиться. Он бежит, мучается, а мы узнаём себя в головокружительной глубине его страхов. Потому что нас соблазнили.

Экономические теории становятся местом, где можно спрятаться. Местом, где общество рассказывает истории о самом себе. О том, что нам требуется. И о том, где нам надо просто подпеть. Единственный пол. Единственная альтернатива. И единственный мир.