Бернард Шоу - Пигмалион

Хиггинс.А я с герцогиней обращаюсь как с цветочницей.

Элиза.Понимаю. (Спокойно отворачивается от него и садится на тахту, лицом к окнам.) Со всеми одинаково.

Хиггинс.Вот именно.

Элиза.Как мой отец.

Хиггинс (с улыбкой, немного смягчившись). Я не вполне согласен с этим сравнением, Элиза, но все же признаю, что ваш отец далек от снобизма и легко свыкается с любым положением, в которое его может поставить его прихотливая судьба. (Серьезно.) Секрет, Элиза, не в уменье держать себя хорошо или плохо, или вообще как бы то ни было, а в уменье держать себя со всеми одинаково. Короче говоря, поступать так, будто ты на небе, где нет пассажиров третьего класса и все бессмертные души равны между собой.

Элиза.Аминь. Вы прирожденный проповедник.

Хиггинс (раздраженно). Вопрос не в том, плохо ли я с вами обращаюсь, а в том, видали ли вы, чтобы я с кем-нибудь обращался лучше.

Элиза (в неожиданном порыве искренности). Мне все равно, как вы со мной обращаетесь. Можете ругать меня, пожалуйста. Можете даже бить: колотушками меня не удивишь. Но (встает и подходит к нему вплотную) раздавить я себя не позволю.

Хиггинс.Так уходите с дороги, останавливаться из-за вас я не буду. Что вы обо мне так говорите, как будто я автобус?

Элиза.Вы и есть автобус: прете себе вперед, и ни до кого вам дела нет. Но я и без вас могу обойтись; вот увидите, что могу.

Хиггинс.Я знаю, что вы можете. Я вам сам это говорил.

Элиза (оскорбленная, отодвигается на другой конец тахты и поворачивается лицом к камину). Я знаю, что вы говорили, бессердечный вы человек. Вы хотели избавиться от меня.

Хиггинс.Врете.

Элиза.Спасибо. (С достоинством выпрямляется.)

Хиггинс.Вам, конечно, не пришло в голову спросить себя, могу ли я без вас обойтись?

Элиза (внушительно). Пожалуйста, не старайтесь улестить меня. Вам придется без меня обойтись.

Хиггинс (надменно). И обойдусь. Мне никто не нужен. У меня есть моя собственная душа, моя собственная искра божественного огня. Но (с неожиданным смирением) мне вас будет недоставать, Элиза. (Садится на тахту рядом с ней.) Ваши идиотские представления о вещах меня все-таки кое-чему научили, я признаю это и даже благодарен вам. Потом я как-то привык к вашему виду, к вашему голосу. Они мне даже нравятся.

Элиза.Что ж, у вас есть мои фотографии и граммофонные записи. Когда соскучитесь обо мне, можете завести граммофон, – по крайней мере без риска оскорбить чьи-нибудь чувства.

Хиггинс.В граммофоне я не услышу вашей души. Оставьте мне вашу душу, а лицо и голос можете взять с собой. Они – не вы.

Элиза.О, вы настоящий дьявол! Вы умеете ухватить человека за самое сердце, как другой хватает за горло, чтобы придушить. Миссис Пирс предупреждала меня. Сколько раз она собиралась уйти от вас, и всегда в последнюю минуту вам удавалось ее улестить. А ведь она вас ни капельки не интересует. Точно так же, как не интересую вас я.

Хиггинс.Меня интересует жизнь, люди, а вы – кусок этой жизни, который попался мне на пути и в который я вложил частицу самого себя. Чего еще вы можете требовать?

Элиза.Тот, кого я не интересую, никогда не будет интересовать меня.

Хиггинс.Ну, это торгашеский принцип, Элиза. Все равно что (с профессиональной точностью воспроизводит ее ковент-гарденский акцент) фиялочки прыдавать.

Элиза.Не кривляйтесь, пожалуйста. Как вам не стыдно передо мной кривляться?

Хиггинс.Я в своей жизни никогда не кривлялся. Кривлянье не идет ни человеческому лицу, ни человеческой душе. Я просто выражаю свою справедливую ненависть к торгашеству. Для меня чувства никогда не были и не будут предметом сделки. Вы меня назвали бессердечным, потому что, подавая мне туфли и отыскивая мои очки, вы думали купить этим право на меня, – и ошиблись. Глупая вы, глупая! По-моему, женщина, которая подает мужчине туфли, – это просто отвратительное зрелище. Подавал я вам когда-нибудь туфли? Вы гораздо больше выиграли в моих глазах, когда запустили в меня этими самыми туфлями. Вы рабски прислуживаете мне, а потом жалуетесь, что я вами не интересуюсь: кто ж станет интересоваться рабом? Хотите вернуться ради добрых человеческих отношений – возвращайтесь, но другого не ждите ничего. Вы и так получили от меня в тысячу раз больше, чем я от вас; а если вы осмелитесь сравнивать ваши собачьи поноски с сотворением герцогини Элизы, я просто захлопну дверь перед вашим глупым носом.