Лопе де Вега - Валенсианская вдова

Я все тебе дала сказать,
Я не промолвила ни слова.
И ты не в шутку, без улыбки,
Держал, Лусенсьо, эту речь,
Взамен того, чтоб остеречь,
Спасти от гибельной ошибки?
Толкать меня на этот шаг,
Когда так много раз писалось
И так наглядно разъяснялось,
Какое зло вторичный брак?
Ненарушимое вдовство
Кто не увенчивает славой?
А сплетня зависти лукавой
Не опорочит никого.
Из мрака лжи разоблаченной
Воскреснет правда к свету дня, –
Так юный феникс из огня
Взлетает к жизни обновленной.
Чтобы сюда вошел юнец,
Такой политый сахарком,
На голове горшок с пером,
Шнурок на новый образец,
Открытый, гладкий воротник,
Венецианские манжеты,
Снаружи – ангел разодетый,
Внутри – грязнуля и старик;
Сапожки тесны, для красы;
Их целый месяц не снимают;
Штаны до щиколок спадают,
И к звездам вздернуты усы;
Густая челка, много пудры,
Фальшивой цепи яркий луч,
Перчатки в амбре, весь пахуч,
И в рукаве сонет немудрый?
Чтоб этот милый вертопрах
Прибрал три тысячи эскудо,
Решив, что иногда не худо
Поспать на тонких простынях,
А через девять-десять дней
Отправился прельщать другую
Иль вспомнил страсть свою былую,
Наскучив нежностью моей?
Приходит поздно, я ревнива,
Мое добро он раздает,
О каждой крошке спор ведет,
Все для него теперь нажива;
Я прячу вещи, как воровка;
Он кутит, задолжал кругом,
Юстиция приходит в дом,
Шум, ругань, крики, потасовка;
Нет ночи, утра или дня,
Чтоб не был дом военным станом.
«Где соглашенье о приданом?»
«Вы не обманете меня!»
«Извольте это подписать».
«Я не хочу». «Ах, не хотите?
Ну, что ж, мерзавка, погодите,
Я вас заставлю поплясать!»
И, чтоб избегнуть лишних слов
И в доме водворить веселье,
Мой муж мне дарит ожерелье
Из самых крупных синяков.
Вот все.

Народ валенсианский
Прослушал проповедь. Аминь.

В конце быть может и латынь,
Но остальное по-испански.
Не будем препираться даром:
Я измениться не вольна.
Или я угли есть должна,
Чтоб сердце воспылало жаром?

Племянница! Довольно слов!
Отныне пусть грызут собаки
Все, что ни есть на свете, браки
И всех на свете женихов,
А у меня их было трое.
Я об одном тебя прошу:
Чтоб нас, покамест я дышу,
Молва оставила в покое.
И если ты даешь зарок
Не уступать своей свободы,
То помни: молодые годы
Полны соблазнов и тревог.
Любуясь в зеркале своем
Картиной юности прекрасной,
Ты много раз совет опасный
Безмолвно вычитаешь в нем.
Так лучше уж постись до гроба
И не снимай своих вериг.

Какой назойливый старик!

Какая дерзкая особа!

Бурливый вал, дробящийся о скалы,
Сметает их давлением упорным,
И земледелец лезвием топорным
Крушит оливы, сосны и сандалы.

Обильный плод, хотя и запоздалый,
Приносит пальма африканцам черным;
Бык входит в хлев, и змей кольцом узорным
К ногам волхва ложится, острожалый.

Ваятель высекает изваянье
Из мрамора, из глыбы непослушной,
И возникает то, что не бывало.

А я стремлюсь хотя б снискать вниманье
Прелестной дамы, нежной и воздушной;
Она, хоть дама, поддается мало.

Вода с горы свергается стремительно,
Среди камней ища свой путь старательно,
И хрусталем блестит очаровательно,
Пока земля не съест ее медлительно.

Мои страданья, возрастя мучительно,
Несчастный дух мой губят окончательно.
И хоть надежде расцвести желательно,
Ее цветы увяли все решительно.

Моя любовь блаженством возгорается,
Но только миг его лучами греется;
Так вал морской то никнет, то вздымается.

В моей душе неслыханное деется:
Надежда гибнет, и опять рождается,
И без остатка тотчас же развеется.

Речь, слезы, просьбы – в помощь пешеходу,
Который в странах варваров бредет;
Он в Апеннинах вожака найдет,
Огонь – у скифов, у ливийцев – воду.