Наталья Казьмина - О театре, о жизни, о себе. Впечатления, размышления, раздумья. Том 1. 2001–2007

Самая умная и циничная из них Варя. Но не пошлая. Хотя ее сцена с Шалимовым провокаторская – по принципу, чем хуже, тем лучше. Сначала она долго мнет в руках его лицо, растягивает щеки, оттопыривает уши, трет лысину, а потом, откровенно обольщая, проводит пальцем по шее и ложится в сено, будто приглашая. И тот начинает смешно и глупо елозить сверху. Внимательный к чужой жизни, но не к своей, Рюмин начинает объясняться с Варей просто, а потом и он, безобидный, делает ей больно, выворачивает руки, бросает на пол. Говорит «Любви прошу», а сам замахивается кулаком. Любовь как насилие, жизнь как дурацкий кисель (найти реплику). Суслов сыгран вне традиции самого большого пошляка и развратителя, как блестяще играл Бабочкин. Здесь это мрачный, скучный и ненавидящий всех вокруг человек, с черным от тоски и бессмысленной лжи лицом, который не умеет играть. «Все вы скрытые мерзавцы». Все что-то изображают, во что-то играют и кем-то прикидываются. Он лепит что думает. И Варя с уважением говорит о нем: он лучше нас, потому что искреннее.

Чтобы человек проснулся, его надо тормошить. Но тормошат и других, и себя так, что могут голову оторвать. Крика много, пламени все нет. Разное насилие: веселое, бесшабашное, грубое, отчаянное. Одна большая экспозиция нашей жизни. Многие постулаты и реплики пьесы сопротивляются, их вымарывают. Например, когда Юлия обвиняет Суслова в том, что он развратил ее, это кажется голословным. Потому что он – мертвый человек, который и сам не умеет и не хочет наслаждаться жизнью. Обвинив мужа, Юлия в очередной истерике выпаливает вслед ему всю обойму из пистолета. Здесь любят оголяться, шокировать, эпатировать, Двоеточие ходит с голым пузом, Басов сверкает голыми икрами и сандалиями. «А подумаешь – всех жалко». Басов жаждет «жизни по-простому». Как это? Где выход? После обвинений Вари Басов обливает ее шампанским. Немотивированная, уже неперсонифицированная ненависть ищет выхода. Попытка наложить этот трафарет на нашу жизнь удалась.

На ходу возвратиться к Горькому не получается. Даже Соня с Марией Львовной почти дерутся, хотя Соня предлагает матери вспомнить, что она женщина и не отказывать Власу. Замыслов заворачивает их вместе со стогом сена в простыню и уносит со сцены. Раза три, взобравшись на сцену на сцене, пытается начать монолог «Все мы – люди сложные», его перебивают. Влас: «Здесь всем нечего делать». Декларация Вари насчет интеллигенции – страстно, но все уползают со сцены, а потом оттуда рукоплещут откровенно насмешливо: надоело, «надо иметь мужество молчать» – на эту реплику томительная тишина в зале. Похоже на пьесу Треплева: как в театре, сеном пахнет и собаки лают. В одной из сцен Замыслов и Юлия бросаются друг к другу, откровенно пародируя встречу Треплева и Нины. Идейная Мария Львовна свой монолог о простых людях пересыпает репликами Власу, дообъясняясь с ним. Калерия: «Все поглощается бездонной трясиной нашей жизни». Главная идея спектакля – поставить стихи, которые читает Влас, насмешничая над Калерией. «Для шутки это серьезно». Суслов: «Мы все – дети мещан. Хочется отдохнуть в зрелом возрасте. Меня бесполезно учить». Недоумение в зале, но он прав, и Марчелли хоть так, вывернув прием наизнанку, насмерть боясь пафоса, изничтожая святыни, пытается, чтобы его услышали. «Когда-то мы должны были опротиветь друг другу и опротивели». «Какой печальный водевиль».

Это было возможно с хорошей омской труппой, воспитанной в системе психологического театра, поэтому реплики звучат очень живо. Двоеточие: «Расстроили вы меня» после словесных «раздеваний» на сцене.

Над прозрачным домиком висит крыло дельтаплана: все хлипкое, бумажное, ветром подует и снесет. Хочется улететь, «уйти куда-то, где живут простые, здоровые люди, где говорят другим языком и делают какое-то серьезное, большое, всем нужное дело», но не выходит – по лени, по бесхарактерности, трусости. И надо идти и продолжать нашу жизнь. Суслов: «Все это так ничтожно». Замыслов, режиссер странного спектакля, дирижируя музыкой, доволен этим трагическим финалом. Может, и прав Рюмин, говоря, что он «против этих… обнажений… этих неумных, ненужных попыток сорвать с жизни красивые одежды поэзии, которая скрывает ее грубые, часто уродливые формы… Нужно украшать жизнь! Нужно приготовить для нее новые одежды, прежде чем сбросить старые».

Юлия: «Дачная жизнь хороша именно своей бесцеремонностью». «Много говорят лишнего» эти «нервно-растерзанные господа». Суслов все-таки озабочен ролью «человека, который смеет быть самим собой»: «чтобы играть ее только недурно, нужно иметь много характера, смелости, ума».