Владимир Рецептер - Булгаковиада

Тогда Юрский снял «Фиесту» как телефильм.

Тогда Товстоногов сказал: «Это самодеятельность… зря он занялся режиссурой», – и заявил Юрскому напрямик: «Вы хотите создать театр внутри нашего театра. Я не могу этого допустить» [21] .

Тогда возникла опасность, что Сережа может уйти.

Тогда Гога вызвал его «и сказал вдруг очень кратко и прямо: “Давайте забудем всю историю с «Фиестой» Назовите пьесу, которую вы хотите поставить, и я включу ее в план сразу”» [22] .

Это было похоже на сцену из «Мольера».

Л ю д о в и к. Твердо веря в то, что в дальнейшем ваше творчество пойдет по правильному пути, я вам разрешаю играть в Пале-Рояле вашу пьесу «Тартюф». М о л ь е р (приходя в странное состояние). Люблю тебя, король!.. (В волнении.) Где архиепископ де Шаррон? Вы слышите? Вы слышите? [23]

Назавтра Юрский назвал «Мольера»…

В историю с «Фиестой» артист Р. оказался плотно замешан: и в театре, и на телевидении он играл Роберта Кона, влюбленного в Брэт Эшли.

В театре он влюблял себя в героиню Зины Шарко, а на телевидении – в Брэт Наташи Теняковой.

То ли Зина сама отказалась от телеверсии, то ли вышло как-то иначе, Р. не уловил. Но то, что это было непростое время для Сергея, Наташи и Зины, кое-кто чувствовал. Здесь выходила своя тайна, точно так же, как с не допущенной до сцены «Фиестой»…

Входя в свою роль, артист Р. сильно ревновал героиню к соперникам Кона – Джейку Миши Волкова и Майклу Славы Стржельчика.

Ярость ревнивца-Кона, писателя и боксера, слепила ему глаза и на том самом показе, когда все играли с полной выкладкой, а Мастер ни разу не хмыкнул, Кон-Рецептер, нанося сокрушительный апперкот Майклу-Стржельчику, вскользь задел его по руке, и стекляшка Славиных часов звонко брызнула в сторону Гоги…

Нет, нет, Р. бил, как положено, мимо, Стриж, как положено, защищался, но в последний момент слишком высоко поднял левую руку…

Через много лет на поминках Миши Данилова, который играл в «Фиесте» Монтойю, стали вспоминать одно за другим…

Со дня его смерти прошло больше года, а урну с прахом привезли из Бостона только сейчас, чтобы положить в материнскую могилу…

Р. запомнилось новое в Сереже Юрском.

Как внятно он прочел за столом знакомую молитву.

– Внезапно Судия приидет, и коегождо деяния обнажатся, но страхом зовем в полунощи: Свят, Свят, Свят еси, Боже Богородицею помилуй нас…

Говорили о Мише, как его не хватает, о том, что приходит время воспоминаний, и Р. внезапно сказал, что мемуар надо бы как жанр упразднить, мол, что угодно, только не мемуар, где все и всегда так уважают себя и любят, все я да я…

– А все-таки этот жанр читают, – сказал Юрский.

– Я говорю о себе, – сказал Р. – В себе хочу его упразднить. Это надо выстраивать по-другому… Как прозу… Надо над собой смеяться, вышучивать себя… Тогда возникнет дистанция между тем, кто пишет, и тем, каким он был тогда…

– Над собой смеяться? – переспросил Ю., и тут получилась пауза. – Когда другие – понятно.

Тогда Р. спросил его о «Фиесте»:

– Почему не пошел спектакль?..

Сергей начал отвечать, и стало ясно, что он об этом много думал.

– Ты помнишь, как повел себя Гога после премьеры? – Р. ответил «Нет», и Ю. продолжил: – Он вообще ничего не сказал. Весь прогон сидел мрачный. Потом: «Спасибо артистам. Завтра поговорим», – встал и ушел. Но ни завтра, ни послезавтра разговора не было. Наконец позвал в кабинет. «Сережа, это оказалось более готово, чем я думал. Но есть вещи совершенно невозможные». – «Что же, Георгий Александрович?» – «Волков в роли Джейка. Это недопустимо», – Сергей помолчал. – По-моему, он мотива не мог придумать…

– А может, ему правда не понравилось, – сказал Р. – Я тоже не пришел в восторг. – Миша Волков был еще жив, и Р. продолжал его ревновать то ли к Брэт, то ли к роли Джейка.

– Ну что ты, – сказал Ю. – Внешность такая…

– А тебе он не предлагал играть? – спросил Р.

– Да, он сказал: «Вот если бы это делали вы…» Но он же запретил мне играть в своем спектакле… С этого началось…

– И что же ты? – спросил Р. Когда он выпивал, особенно днем, ему хотелось разглядеть прошлое острей, чем на трезвую голову.

– Но он мог хотя бы сказать о двух составах, сделать какие-то оговорки…

– В этом случае ты поступил как романтический герой, – сказал Р.

– Он не хотел давать шанса, – сказал Ю. – На моем веку такого вообще никогда не было. Он всегда находил что сказать режиссеру, что-то поддержать, кого-то похвалить… А тут…

Вышло так, что на Мишиных поминках многие хвалили «Фиесту», которая недавно снова прошла по телевизору, Барышникова-Тореадора, Данилова-Монтойю, Борю Лёскина, который сыграл зрителя на корриде.