Александр Ширвиндт: Проходные дворы биографии

Любопытная история. Новосибирск считается второй столицей, а ручки шариковой зарядить негде – не знают, что это такое. А рядом, в научном городке, кибернетическая машина, которая все может. Вот как!

Сегодня у нас вечер 9-го числа, а завтра буду звонить тебе. Веди себя хорошо! Приласкай семью, а то они совсем там (судя по прогнозам) сгнили на даче (а у нас за второй месяц сибирской ссылки не было меньше 30 градусов). Где справедливость?

Пиши чаще!

Целую, скучаю.

Вчера с триумфом сыграл «Чемодан» вместо Богачева. Играл педераста в рыжем дамском парике. Сорвал миллион оваций. Что ни день – радую пермяков и пермячек творческими победами. В остальном все довольно тускло: жарко, заболела Ольга Яковлева. К ней подошел здешний профессор и походя сказал, что после таких радиоактивных городов, как Пермь и Свердловск, и думать нельзя о юге, чем привел в панику 3/4 труппы.

Река Кама к купанью не приспособлена – грязно, холодно, опасно!

Пришли мне Мишкину карточку – только не ту, которая тебе нравится, а ту, которая мне нравится, то есть ту, которая тебе не нравится. Пусть он мне сам что-нибудь напишет. И вообще намекай ему изредка, что у него в принципе есть отец.

Обкомовская столовая работает на коммунистических основах – поел, из холодильника взял какой хочешь компот, сок, кисель, минеральную воду, к большой тарелке подошел, там деньги разные навалом. Рядом меню и счеты. Посчитал свой обед и расплатился сам с собой. Наша труппа делится на три неравные категории:

1) поев, кладут в кассу немного денег,

2) поев, берут из кассы немного денег,

3) в слезах от умиления часами высчитывают свой обед и расплачиваются точно.

1-я группа – 35 процентов от всей труппы,

2-я группа – 64 процента,

3-я группа – Аркаша Вовси.

Уж лучше бы не говорить с тобой по междугородной связи – огромная трата времени, нервов и денег. Ну что за манера эдакого холодно-презрительного равнодушия? Что за уши там вокруг тебя, которые не дают возможности нормально поговорить с далеким, усталым мужем. Дабы впредь подобного не повторялось, пишу тебе схему – образец телефонного разговора:

Я: Киииис!

Ты: Киииииииииииис! (Глубокий радостный вздох, переходящий в счастливый тихий смех.)

Я: Ну, как там?

Ты: Родной мой, любимый, я скучаю безумно, все время плачу (ударение на «а»), жду. Ночами мне снится твой гибкий стан.

Днями, когда я вижу своих недоношенных любовников, я закрываю глаза, и передо мной тут же встает (не пугайся) твой облик – худой, ласковый, единственный и гениальный.

Я: Киис!

Ты: Я пишу тебе по три письма в день. Там – все, все. По телефону я не могу сказать тебе, как я тебя хочу, как тебя целую и куда, какая я хорошая и верная.

Я: Ну, Кис!

Ты (плачешь): Нет! Мне не хочется плакать! Я слышу твой голос, ты со мной, ты мой, я верю тебе, я буду верить себе, я буду бороться с соблазнами, какими бы сильными они ни были.

Я (молчу).

Ты (молчишь). Молчим 3 минуты 27 секунд (всего на 83 копейки).

Я: Ну, Кис!

Ты: Что?

Я: Целуй меня.

Ты (облегченно бросаешься мне на шею).

Нас разъединяют.

Вот так приблизительно. Могут быть небольшие варианты только последнего куска. Остальное – эталон.

Сегодня у нас 14-е, вечером передача про кино.

Жара страшнейшая. Делать по утрам нечего. Завтра начинаем репетировать Брехта – еще не легче!

Целую тебя.

Пиши чаще, ладно? А то грустно здесь.

Твой!

Кыся! Жарко! Сегодня 16 июля, дня недели не знаю – все равно. У нас здесь переполох, отправили в Москву Олю Яковлеву. Играть некому «104 страницы про любовь», а заменять ни в коем случае не хотят (почерк корявее обычного не потому, что я пьян, а потому, что лежу).

Кися! Мать!

Вот! Встал, но уже 17-е число, 18:30 по местному времени.

«За окном шумит предпраздничная Пермь, оживленно на улицах, город живет неспокойным, бурным ритмом, весь как бы умываясь и одеваясь грядущим радостным днем. То здесь, то там слышны смех, веселые голоса, песни, на улицах и в скверах. Много улыбок, цветов и пьяных. Почти все предприятия города встали на стахановскую вахту в честь славной годовщины. Вчера нам сообщили, что на родине юбиляра, в городе Чердыни, состоялся массовый митинг заключенных, на котором под восторженный гул собравшихся было принято решение о закладке в Чердыни, на месте, где стояла любимая конюшня юбиляра, чуть за гумном, обелиска с надписью «Великому соотечественнику от благодарных чердынцев!». В самой Перми трудящиеся требуют переименовать гостиницу «Семиэтажка» в «Общежитие имени Ширвиндта».