Татьяна Москвина - Люблю и ненавижу

Неужели все эти модные художники и модные режиссеры никогда не жили на русской природе, не наслаждались её красками и звуками, не видели деревенских церквей, не рассматривали старинные кружева, вышивки, резьбу, неужели «Снегурочка» Островского для них – старый скучный хлам?

Я пишу вам не как критик – да и права такого не имею, поскольку ушла, не досмотрев спектакля. Я делюсь с вами чувством глубокого отвращения к искусству, которое берётся за национальные темы, будучи беспамятным и бесчувственным к национальной эстетике. Образуется некая секта высокооплачиваемых «бомжей», которой безразлично, Глинку оформлять или Вагнера, Мусоргского или Верди, Островского играть или Мариво. К любым произведениям подходит, по их мнению, один ключ – их собственный якобы модный вкус (попросту мусоросборник европейский штампов). А мне жалко зрителей, у которых отбирают заветные национальные сказки и предания. Отбирают, ничего не дав взамен.

Лучше бы Мариинский театр восстановил старые декорации – хотя бы Головина. Господи, были же у русской оперы художники, и какие! Понимали толк и в природе, и в народном искусстве, не считали зазорным учиться – и у природы, и у народа (в лучших его проявлениях). А Ларионов и Гончарова! От этих красок можно выздороветь душой – а от нынешних изысков вполне можно заболеть.

Поэтому, дорогая Марина, очень мне хочется вообще прекратить ходить в эти театры. Не нужны мы друг другу. Я ту, драгоценную Россию, люблю, а это модное кислотное искусство – ненавижу. Болею от него. Так что – не знаю, буду ли ещё писать в ваш журнал. Я не хочу описывать явления, которые мне отвратительны чуть ли не физиологически. Это ужасно скучно. А я люблю жить весело. И мне на жизнь вполне хватит того, что Россия наработала когда-то. Можно обойтись без модных писателей. Модных режиссёров и модных художников. Как вы думаете?

Привет семье и друзьям. Лето, отдыхать пора, а мы всё пишем свои ворчалки. Отщепенцы мы с вами, не правда ли?

Москвина, июль 2004 г.

У меня есть членский билет Союза кинематографистов – так, про запас. Применять его негде, разве показать при входе на очередной съезд, но этот вид русского экстрима мне уже не по здоровью. Боюсь, что опять услышав слово «Киноцентр», зарежу кого-нибудь, совсем невиноватого. Для размышлений о нашем кино достаточно самого продукта, видеть его создателей необязательно. Вообще советую избегать большого количества мужчин инфарктного возраста – там правды нет. Раньше, в эпоху демократии, было занятно видеть, как в собраниях волновались за отечество, кого-то проклинали, что-то защищали. Пользы от этого не было никакой, но люди хоть слегка были похожи на своих прекрасных далёких предков – на граждан свободных Афин. Теперь не то. Теперь, скажем, верхи союза кинематографистов напоминают скорее коварных венецианских дожей – важные такие, себе на уме, а на уме одно золото; зазеваешься, так недолго и яду из перстня хлебнуть…

Кинематографисты – народ эгоистичный. В каком бы состоянии ни находилась страна их обитания, война там или мир, демократия или тоталитаризм, у них одно в голове – снимать кино. Причём в кинематографическом смысле война и тоталитаризм даже лучше: живописней. Конечно, самое эффектное кино делали бы в Древнем Риме, сперев, ясное дело, всю эстетику у греков. Но кино изобрели тогда, когда хлебнув тысячелетнего лиха, массовый человек взбунтовался повсеместно, назвал себя «зрителем» и потребовал искусство, эту аристократическую забаву, себе на стол.

Самое удивительное, что в России это произошло совсем недавно. Просто – на днях. И не ждали мы такой беды. Ну, Лев Толстой пишет книжки про Христа для народа. Ну, Луначарский требует вернуться назад к Островскому и сочинять для рабочих масс настоящие худ. произведения. Но ведь всегда было начальство, а хуже врага, чем массы, у начальства нет, потому, будучи в космическом одиночестве, начальство поручало-допускало отдельных лиц к бессмысленному и безадресному художественному творчеству, надеясь на ответную благодарность. «Я вас любил, любовь ещё, быть может…» – кому это нужно, сорока миллионам крепостных? Скорее уж графу Бенкендорфу.

Ехали-ехали, и приехали. Теперь массовый зритель – царь и бог. И основной массив важнейшего искусства его обслуживает, становясь на его точку зрения, разделяя его мироощущение, порождаясь им и рождая его, массового человека.

Если судить по американскому кино, их массовый человек, довольно тупой паршивец с зачаточной, плохо справляющейся с проблемами психикой (о, этот знаменитый вопрос всех американских фильмов: «У тебя проблемы?»), поддаётся гуманистической дрессуре, когда она сопровождена обильным поощрением. Он в состоянии испытывать чувства коллективизма и патриотизма, если грамотно дать ему в глаз – отличает добро от зла, довольно вынослив, хоть и дьявольски корыстен, и, когда в мирном настроении – ничего не имеет против существования других народов, решительно и ни на что ему не нужных.