Итак, действительность, на которую бросает густую зловещую тень история «Курска» – это одно. А мечты Хотиненко о дружном и веселом мужском военном братстве – другое. Посредине – визуальный монстр «72 метров» с рекордным числом драматургических и актерских ошибок (думаю, не та психофизика у людей на грани смерти, нет расхлябанности, как в картине, где кажется порой, будто актеры не на глубине, а в сауне). Но дело не в этом. Фильм и не мог получиться непротиворечивым. Потому что мечты мечтами, а жизнь жизнью. Ведь в нашей стране о наличии положительной мужской энергетики мы узнаем только из телевизионных отчетов о катастрофах. Они там обычно бродят по развалинам, которые устроили не-мужчины. А в остальное время приходится любоваться на муляжи, ибо профессиональные лжецы и казнокрады, убийцы и корыстолюбцы мужчинами – в высоком, Божественном смысле слова – не являются.
Плохие времена для жанрового кино. Плохие времена для мужчин
2004 г.
Письмо Марине Дмитревской о сущности национального
Дорогая Марина!
Хотела начать своё письмецо с невинной шутки – дескать, приветствую вас как русская женщина русскую женщину и хочу поделиться мыслями о формах и смыслах современного бытования национального в искусстве. Да вовремя спохватилась. Какие уж тут шутки, когда нас до того довели, что при слове «национальное» начинаешь нервно озираться и поворачивать глаза зрачками в душу: не завёлся ли там червь шовинизма или, напротив того, гиперкритицизма… По тонкому льду ходим. Скажешь: Родина, тут же вылезают рожки какого-нибудь блока «Родина», с которым мы ведь с вами на одном поле мечтать не сядем, не правда ли? Но как раз та область, о которой я и хотела завести разговор, в сущности, безразлична к национальной принадлежности рассуждающего о ней. Она – достояние всего мира, и мир вправе судить о ней и ею дорожить. Это то, что мы называем «колоритом», это – национальная индивидуальность в эстетическом измерении, то, что нация выработала неподражаемого и ей одной принадлежащего, это мифы, сказки, легенды, песни, формы быта, типы празднества, и тьма прочих особенностей. Как-то А.Н.Сокуров в частной беседе сказал, что ему ужасно нравится всё сугубо национальное, ярко– характерное – чисто немецкое, чисто русское, чисто японское, и, разумеется, он в этом не одинок. Приезжая в любую страну, человек желает увидеть её неповторимый колорит, и многие эстетические победы национального духа давно стали всеобщим достоянием. Вот Англия создала образ «джентльмена» – и разве только ей он теперь принадлежит? Да мы все обожаем этого самого «джентльмена» и хотим, чтоб он был вечно. Мой сын Сева плакал, когда Великобритания отказалась от своей традиционной системы, мер и весов и перешла на метрическую, и я его понимаю. Как! Расстаться с мечтой когда-нибудь пройти три мили, чтобы спросить в таверне «Белый конь» полпинты эля?! Никогда не плюнуть на шесть ярдов? Никому не пожелать семь футов под килем? Ужасно.
Национальное как индивидуальность народа, его эстетического облика и его истории, не может не быть одним из источников вдохновения для всех искусств. Русским повезло в Девятнадцатом столетии. К ним слетелся целый сонм богов и героев, чтобы создать в слове, музыке и образах дивную Россию. Эту Россию любить никогда не стыдно и не опасно. Её любит весь просвещённый мир. Ту Россию, где Татьяна пишет письмо в спаленке, девочка Снегурочка бежит к озеру просить у мамы-Весны дар любви, озябший князь Мышкин прибывает в Петербург исправлять падший мир, купеческая жена жалеет, что люди не летают, как птицы, где золотой петушок, три богатыря, дед Мазай и зайцы, корабельный лес, Садко в подводном царстве, девятый вал, Борис Годунов, Иван Сусанин, Максим Максимыч… Честно говоря, Марина, если у человека, который сейчас в нашей стране занимается искусством, этой России нет в душе, и она не светит ему и никак его не греет – я не понимаю, в чём смысл его деятельности. Особенно, если он берётся, к примеру, ставить русские пьесы из той России или исполнять оперы оттуда. Оттуда, где слово творило и отвергало, а не выслуживалось и выпендривалось, где звуки шли в душу, напоминая о царстве гармонии, где помнили об искусстве как о служении, а не голом самоутверждении.
В последнее время несколько раз, вразрез с профессиональным долгом, мне приходилось покидать театр, не досидев до конца действия. Я ухожу с премьерных спектаклей Мариинского театра, с русских опер. Для человека с острым и развитым чувством национального видеть новую «Снегурочку» Римского-Корсакова или современного «Ивана Сусанина» Глинки – мучительно, невыносимо. И довольно грустно читать после этого изверченные-закрученные тексты лукавцев, которые что-то там отыскивают необычайно новаторское и потрясающе осмысленное.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу