Татьяна Москвина - Люблю и ненавижу

Пользуясь терминологией Томаса Манна, который делил всех художников на «детей духа» и «детей природы», можно констатировать: в отечественной кинорежиссуре положение «мудрых отцов», управителей, вещунов и патриархов могут занять и занимают только, исключительно «дети природы». Тревожные и бунтующие «дети духа» до положения патриархов просто не доживают (не пользуясь санкциями благосклонной природы и взаимодействующей с ней или слившейся с ней Фортуны). Бывает, что какое-то «дитя духа» по количеству художественных произведений и прожитых лет имеет все права на известное общественное положение – но оно его никогда не получит. Пожалуйста, пример – судьба Киры Муратовой, которую никакими усилиями влюбленных критиков не удается поместить в кинематографический «истеблишмент», и она так и ходит чуть ли не в молодежных бунтарях. На язвительном и неправильном облике этой более чем странной женщины с разросшимся непомерно духом всегда остается некая тень «сомнительности», и любой настоящий патриарх нашего кино охотно скажет, в чем эта сомнительность – «она не любит жизнь», говорят отцы и моргают.

Но этого не может быть, волнуетесь вы, человек так упорно работает, так заботливо подбирает лица в свои фильмы, так вдумывается в действительность и так к ней внимателен, как же он не любит жизнь – а секрет в том, что под «жизнью» отцы понимают обычно их тайное божество, природу-Фортуну, которой следует подчиняться без рассуждений, с благоговением и благодарностью. Это божество – не для Киры Муратовой. Ее дух-руководитель, честный, строгий, критический и насмешливый, скорее сродни отчасти тому, что мучил А.П.Чехова. Но он, этот дух, нисколько не озабочен проблемами выживания и достижения общественного положения, «патриаршеством». Его питомцы не переменяют по десять раз жен или мужей, не играют в теннис с президентами (как правило, вообще ни во что не играют), не хвастаются перед друзьями купленными дачами, они вообще несильно укоренены в жизни, сопровожденной горестями и болезнями. Их любят, но не почитают.

Почитают всегда – «детей природы» (к их наивысшим образцам Томас Манн относил И.В. Гете и Л.Н. Толстого), осуществляющих длительную жизнь, сопровожденную атрибутами победоносного воплощения. И пусть их величие бывает, что отзывается величием языческих истуканов, пусть их жизненный аппетит иной раз выходит за рамки приличий, а категории «доброты» или «порядочности» нередко бесполезными цветами увядают у их подножия, зримое воплощение идеи «долгой счастливой жизни» завораживает и подчиняет себе людей.

Божество, которому поклоняются патриархи нашего кино, явлено в их картинах многоразличными женскими образами (трудно сомневаться в половой принадлежности природы-Фортуны, на то существует давнишняя культурная традиция). Здесь у каждого «отца» есть своя специализация. Андрей Кончаловский увлечен разнообразной молодой свежестью, Петр Тодоровский привержен жаркому цветению женщин среднего возраста, Владимир Наумов, как пушкинский рыцарь бедный, всегда был поклонником одного лишь, но идеального, по его мнению, женского лица (Натальи Белохвостиковой), Игорю Масленникову близки женщины страдающие, несчастные, а у верного своей натурфилософии Эльдара Рязанова вообще нет отрицательных женских образов (за редчайшими эпизодическими исключениями). При этом изобилии женственности, кино патриархов вовсе не сосредоточено на любовных историях – скорее, речь идет о сожительствах, союзах, желаниях и притяжениях, о том, кому достанется девочка-юность и мама-жизнь, о нарушениях покоя и его восстановлении, о репродукции наиболее желанных ритмов рассказа.

«Жизнь забавами полна» – утверждает Петр Тодоровский в названии своего последнего фильма, сразу устанавливая добродушное отношение к сему многосмысленному предмету. По главной улице провинциального городка, расположенного невдалеке от Москвы, прогуливается супружеская пара – двое некрасивых немолодых людей, от которых веет таким благополучием, сочностью и аппетитом семейного счастья, что тональность повествования как-то увлекает помимо его художественности. Семейное счастье, конечно, подвергнется испытаниям, и коммуналка, где обитают герои, услышит и крики страдания, и вопли ревности, но на окнах при этом будет красоваться вкусная кустистая герань, а персонажи не забудут про завтрак, обед и ужин. Героиня Ирины Розановой в поисках личного счастья облекается в дурацкое платьице, и формы ее вопиют при этом к небесам. Камера нежно обшарит все имеющиеся в картине грудки и попки, и самым лучшим аккомпанементом тут было бы изумленно – одобрительное южное «Вахх!». Люди считают счастьем ровно то, что считали счастьем и десять, и тридцать, и сто лет назад. Все беды сосредоточены в ужасной Москве, откуда веет катастрофами и катаклизмами, и героиня Розановой напрасно искала там счастья. Там счастья нет. Там социальная напряженность и случайные пули, там обижают инвалида (Лариса Удовиченко), там гибнет жених Розановой в исполнении Владимира Симонова. Провинциальный мир для вящего самосохранения должен замкнуться, отринуть соблазны, стать герметичным. Никаких попыток переменить участь, осуществить наивные мечты, добиться желаемого – и у тебя есть шанс выжить и быть счастливым. Есть муж – живи с мужем, а не бегай по ночам и не воображай, как уедешь в Австралию. Поглядывает на тебя сосед – будь благосклонна к соседу, а не мчись за семь верст киселя хлебать. Счастье герметично, статично, фатально. Его нельзя добиться, выстрадать, заслужить. Счастье – гомеостаз, равновесие, и нарушающий гомеостаз лишается счастья, но становится героем, про которого можно что-то рассказать. Петр Тодоровский логичен, и то, что кажется в его картинах случайностью, всегда закономерно. Все его герои, нарушающие гомеостаз, получают действие, путь-дорогу, но их мечты никогда не сбудутся и желаемого они не добьются. Пройдется Муравин (Олег Борисов) «по главной улице с оркестром» и вернется в семью, так и оставшись безымянным композитором. Пострадает Нетужилин (Николай Бурляев) в «военно-полевом романе» и отправится домой, к любящей жене. Подобных коллизий в фильмах Тодоровского много. Поэтому и кажущаяся искусственной и случайной гибель жениха Розановой в картине «Жизнь забавами полна» строго закономерна – в поиске, в дороге, в страсти человек может как угодно лететь и петь, но для счастья извольте приземлиться. Бегающая туда-сюда героиня должна быть остановлена грубой рукой порядка. Счастье – это покой. «Счастье» и «поиск» – антонимы. Выбирать – погубить значит жизнь молодую. Привел ход судьбы к жизни втроем – живи втроем и не шевелись («Любовь втроем»)… Понятно, что в гомеостатическом мире бунтуют, как правило, молодые и юные герои – они что-то предпринимают, мечутся, выкрикивают или просто от невыносимости вечной статики кривляются и устраивают глупые розыгрыши. Исход понятен – иногда плачевный исход («Какая чудная игра!»). Косность мира, выявленная Петром Тодоровским, была бы нестерпимой, внеси он в нее беспокойный дух критики. Но режиссер этим духом не обременен нисколько, он любит свой старый игрушечный мир, устроенный точно и строго, он любит его старинной любовью, требующей воспевания – и Тодоровский поет, не вызывая никаких сомнений в своем праве выражать исключительную приверженность природе-Фортуне.