Петр Мультатули - Противостояние «Утомленным солнцем». Кто и зачем ведет войну с фильмами Никиты Михалкова

Первый же эпизод «Предстояния» ввергает меня в недоумение и лихорадочный поиск ответа. Лагеря НКВД не находились вблизи западной границы, в пределах времени подлета немецкой авиации! Не мог высокообразованный Режиссер с консультантами совершить такой ляп! Значит, это послание зрителю, смысл которого нужно обнаружить! Из дальнейшего развития эпизода становится ясно: в нем, как в яйце, плодотворно, пока еще в зародыше, стягиваются линии сюжета, таится его фабула. Но не только. И вдруг поражающий самого себя инсайд! Самолеты люфтваффе появились над лагерем потому… что в них и находилась во многом советская элита, государственные и партийные деятели, ученые, инженеры, учителя, командиры Красной армии, интеллигенты и просто талантливые, неординарные люди, в лихую для Родины годину бывшие бы на вес золота. Лучшие из лучших. Ныне – ЗК. Фашистские самолеты, сбрасывая бомбы, словно свидетельствовали: «Мы здесь потому, что вы там!» Последующие кадры расстрела, побега лишь усиливали впечатление и одновременно работали на завязку сюжета. Стало ясно. Режиссер протянул зрителям ключ-отмычку ко всему своему фильму. Предложил условия игры. Заставил настроиться на серьезный мыслительный труд. Предложил именно Так смотреть, Так мыслить фильм. И внутренне «подписав» с Режиссером протокол о взаимопонимании, я успокоился в предвкушении новых, не менее чудесных открытий. И они последовали. Позже я задумался: что было первичным? Мысль? Чувства? И пришел к выводу. Не имеет значения, потому что и то, и это – Искусство! Я сознательно опускаю личностные отношения героев и правду их характеров, фактор природы, пейзажа и их работы на смысл, блестящую игру актеров и т. д. и т. п. Я остановлюсь на наиболее ярких, емких образах и смыслах. Так искусно зашифрованных Режиссером. Порой – лишь заштрихованных.

Налет немецкой авиации. Воют падающие бомбы. Фонарь кабины сдвигается, и в отверстии появляется голый зад летчика. А это что за метафора? Голый зад – нарушение норм, правил человеческой морали. Это нарушение возможно лишь тогда, когда морали просто нет. Когда она выброшена за ненадобностью. От ее остатков культурный некогда народ был освобожден Фюрером! В голову немцев вбивалась другая мораль – о превосходстве арийской расы сверхчеловеков. И проявление этой новой морали – презрение к недочеловекам: евреям, цыганам, славянам… А раз так, то возможно все: концлагеря, виселицы, расстрелы, «Циклон-б», крематории… Теория и практика. Вот так, одним точным, ярким и емким мазком кинокисти, Художник показал всю «новую культуру» тысячелетнего рейха, освобожденную от человеческой морали.

Эпизод казни сельских жителей, массового их сожжения в сарае. Было это, было! Быков: «Я из огненной деревни». Алексиевич: «У войны не женское лицо». Климов: «Иди и смотри». Этому предшествует отпор насильникам и убийцам. Обороняясь, отважная женщина одного за другим закалывает их вилами. Троих! Опять смысловой образ! На помощь идут полузабытые рисунки из советской «Детской энциклопедии». Отечественная война 1812 года. Партизанское движение. На рисунке – статная женщина на коне с вилами. Василиса Кожина! Вилы и там и здесь – оружие поднявшегося на борьбу народа, как и дубина – оружие Отечественной войны. Метафора. И дальше ассоциации школьные. Классика Л. Н. Толстого: «Дубина народной войны поднялась и со всей ужасающей силой…» Все! Облегчение и радость понимания Мастера. И это все на фоне горящего сарая с гибнущими в огне людьми и их раздирающих душу криков. Метафора огромной силы и доходчивости. На глазах влага. Не стыжусь. Катарсис. Искоса гляжу на жену. Она плачет…

Подмосковье. 1941 год. Ноябрь—декабрь. Попытка остановить врага, рвущегося к Москве. Знаменитые Кремлевские курсанты. Молодые, здоровые, красивые… Армейские шутки. Их ждут дома родные. В Москве, Киеве… Внутри растет томление-беспокойство надвигающейся скорой трагедии. И она с неумолимостью происходит. И еще. Не шепчу, но почти слышу до боли трогавшие строки Роберта Рождественского: «Мы разобьем их. Мы их осилим, мы им покажем…» И русское поле с телами курсантов, заметаемыми снегом. Тишина. Печальная. Мертвая. «Поле. Русское поле…» Опять сжимается горло. Опять приступ внутренней дрожи. Что с нами делаешь, Художник? А зрение, приученное к поиску, ищет знаки. Может, ошибаюсь? Или грежу? На руке трупа – тикающие часы. И вспоминается еще одна рука. В пасти собаки. Из фильма «12». Но уже не в поле, а на улицах-развалинах города. Города Грозного! И мучительный вопрос-открытие: «Опять?! Почему?»