Людмила Темнова-Зимина - Спрятаться за цветами

Какой лик! Тут я поняла. Все это понимаешь гораздо позже. Когда человек умирает, то уже смотришь на него иначе, и я увидела прекрасный лик Божьего рыцаря, Божьего витязя».

МАРИЯ ЛОССКАЯ (дочь В. Лосского):

«Оливье Клеман – его главный ученик, который много сделал после его кончины, чтобы издавались не только его книги, но и его лекции, которые он записывал».

Оливье Клеман родился на юге Франции и в детстве не был крещен. Он долго искал свой путь, в молодости активно занимался политикой (принимал участие в движении Сопротивления в годы Второй мировой войны). Потом стал интересоваться разными восточными религиями (индуизмом, буддизмом…). Движимый интересом к Востоку, Оливье Клеман познакомился с книгой Владимира Лосского «Очерк мистического богословия Восточной Церкви». Подружившись с самим В. Лосским в 1952 году, О. Клеман, тридцати лет, принял крещение в Православной церкви. До смерти В. Лосского О. Клеман был его самым одаренным учеником, по словам самого В. Лосского, и близким его другом.

МАРИЯ ЛОССКАЯ (дочь В. Лосского):

«Оливье Клеман, у которого тоже много юмора, хороший богослов, ученик моего отца, в 1956 году вместе с моим отцом и делегацией отправился в Москву по приглашению Патриарха Алексия Первого. Это было за два года до кончины моего отца. Я его провожала. И он мне говорит:

– Ты знаешь, у меня такое впечатление, что я иду к своей первой жене.

Когда я это рассказала своей сестре, она: “Почему не мать?”

Я ей сказала: “Извини, пожалуйста. Он сказал, к жене”.

Я потом подумала: почему к жене? Потому что был развод. Изгнание – это был развод.

Теперь я хочу вам прочесть письмо, которое он написал своему отцу в 1956 году, когда вернулся из России. Мой дядя это издал в “Минувшем” и назвал это “Встреча с русским народом”».

ПИСЬМО:

«Могу сказать с убеждением, русский народ совсем не похож ни на эмигрантов, ни на официальных “советчиков”.

Прибавлю еще тех, которые, попав на Запад, сразу теряют природный облик. Русский народ можно видеть только в России. Да и там еще, словами Тютчева, “не поймет и не заметит гордый взор иноплеменный”.

Назвать русский народ богоносцем, как это сделал Достоевский, – оценка слишком категорическая и потому неверная, лишенная нюансов. Но верно, что этот народ отличается исключительно религиозной одаренностью, тесно связанной еще с чем-то, что можно назвать способностью страдания. Эта черта, не имеющая ничего общего с античным “аморфати” или с индусским бесчувственным принятием колеса жизни, есть положительное моральное свойство, какое-то природное христианство. Богословски нелепо даже, еретично, но иначе сказать не могу. Тут я понял почему, уезжая из России 34 года тому назад, чувствовал себя отверженным, лишенным чего-то существенного. То, что здесь дается “само” почти “естественно”, особенно в годы испытаний, кажется невероятным и непостижимым, когда отрываешься от корня, связывающего тебя с этим безответным народом, умеющим страдать без позы, без всякой задней мысли, без любования собой. Плоды этой глубокой черты и свойственной всем необесчеловеченным жителям СССР (а таких все же подавляющее большинство) проявляются, конечно, в церкви, в церковном народе.

Тут “русская тяжесть” преображается в нечто противоположное. Поразительна нездешняя легкость, окрыленность, свобода молитвы в этих переполненных до отказа храмах во время очень длинных, по четыре часа, богослужений, которые выстаиваешь, не замечая усталости, не отвлекаясь посторонними мыслями. Какая-то невероятная сила в этом молящемся народе. Я все время чувствовал стыд, какой-то комплекс неполноценности перед этими толпами простого народа. Накануне нашего отъезда служили для нас напутственный молебен в одной из пригородных церквей Москвы. Когда мы выходили из храма и усаживались в автомобили, простонародная толпа окружила нас, трогательно с нами прощаясь. Еще одна черта – теплота, приветливость и к этим “чужеземцам”, в которых признали “своих”. Автомобили увязали в ухабах, вечернее солнце освещало золотые главы церкви, звонили колокола, бабы кланялись в пояс и долго мы еще слышали за собой: “Прощайте, родимые, не забывайте нас. Прощайте! Приезжайте опять!”

Теперь из моего прекрасного далека вспоминаю о встрече с русским народом как о драгоценном духовном опыте. Жить и работать в России я не мог бы, даже и при ином режиме. Слишком сросся с Западом.