Людмила Темнова-Зимина - Спрятаться за цветами

МАРИЯ ЛОССКАЯ (дочь В. Лосского):

«Он вообще был скрытный человек. Его духовная жизнь была богатейшей, но непоказной. Он был очень скромный. Ничего не было в нем напоказ. И вот что замечательно в нем, – это смесь глубины духовной и веселости почти детской. Я вам говорила, мы играли с ним, вот тут, ряженые. Когда подросли, бывали у нас вечеринки. У нас был самый веселый дом в Париже. Именно потому, что был отец.

Он нас воспитывал строго, в таком рыцарском духе, так как мы из дворянской семьи. Дворянство – это значит ответственность, и ничего другого. Привилегии – это значит служить. И вот так я была воспитана, и мой брат тоже, и мои сестры. Нас было четверо. И отца мы очень уважали. У нас были прекрасные отношения».

МАРИЯ ЛОССКАЯ (дочь В. Лосского):

«Гостеприимство у нас было русское, а у французов этого не найдешь. Значит, вокруг этого стола семейного я видела знаменитостей, которые теперь в энциклопедиях. И все эти знаменитые люди и богословы и философы… Я вспоминаю, например, Жан Валя. Очень крупный французский философ. Во всяком случае, и все эти люди его обожали. Видите, разные слои общества.

Среда, 19 июня 1940 года

Это был последний день пути, самый утомительный и долгий. В небольшом грузовике Владимир стоял в тесноте, держась за металлическую опору для тента, но он мог смотреть по сторонам, и это радовало взор. Вдалеке показался замок де Помпадур с большими круглыми башнями, которые то исчезали, то появлялись снова из-за высоких зеленых каштанов. Он представил себе пажей и придворных, снующих по двору замка, принцессу, сидящую за прялкой у окна, и Кота в сапогах в золотой карете. Это видение длилось всего лишь мгновение. Замок исчез за поворотом дороги.

Впереди – последние километры. Нужда, голод, жажда, жара и дождь, безысходность и надежда – все это сопровождало его эти семь дней и в конце пути превратилось в новое чувство, светлую грусть. Владимир оставит позади себя все трудности этого путешествия, но навсегда сохранит в памяти ностальгию по дорогам Франции, увенчав ее словами мудрого учителя к своим ученикам: «Лучше грустить, чем смеяться, ибо от грусти в глазах на сердце появляется радость».

В сентябре 1944 года почти вся Франция будет освобождена. Страна начнет возрождаться к новой жизни. И очень скоро Париж восстановит свой прежний облик.

«Кстати, почему Франция все еще продолжает стоять на первом плане в Европе… Бесспорно потому, что страна эта есть страна всегдашнего первого шага, первой пробы и первого почина идей» – это запись из дневника писателя Ф.М. Достоевского, датированная 1876 годом. Эти слова были актуальными и в послевоенные годы.

Владимир Лосский всю жизнь посвятил работе в области богословия, оставаясь одновременно преданным любимому Средневековью.

Внезапная болезнь сердца стала для него испытанием, но никто не мог упрекнуть его в чрезмерном унынии. Он никогда не жаловался, старался быть веселым, и только однажды его дочь Мария заметила что-то необъяснимое в его взгляде.

МАРИЯ ЛОССКАЯ (дочь В. Лосского):

«У меня такое воспоминание: блины… Я пригласила (тогда я была в университете студенткой) друзей. Блины напекла, массу, и мой отец сидел… Это было за месяц до его кончины. Я на него посмотрела и почувствовала. Я поняла потом. Некую отчужденность, которую я потом проанализировала. Как бы ожидание чего-то огромного, то есть Таинства смерти».

«На пути своего соединения с Богом человек не отстраняет от себя тварного, но собирает в своей любви весь раздробленный грехом космос, чтобы был он в конце преображен благодатью » [13].

НИКОЛАЙ ЛОССКИЙ (сын В. Лосского):

«Он умер очень рано. Совсем молодым. Ему было всего 53 года. Он даже не достиг 54 лет. Он родился в июне, а скончался в феврале 1958 года».

Владимир Николаевич Лосский скончался 7 февраля 1958 года в Париже от сердечного приступа в день Григория Богослова. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

МАРИЯ ЛОССКАЯ (дочь В. Лосского):

«Я ему сказала: “Хочешь выпить Салетской воды?”

Он сказал: “Да”.

Последнее, что он проглотил, была Салетская вода. Его напоила Божья Матерь, как пишет Оливье Клеман: “Vite et bien”. Красотой!

И тут началось паломничество. Весь Париж к нам пришел читать псалмы у его гроба.

Он такой был красивый на смертном одре. Мой отец не особенно был красивый, но, объективно говоря, он не считал себя красивым. Но на смертном одре! Боже!