Валентин Гуржи - Поселок

магазинный. Понятно, Боречка? Чтобы он для тебя был дорогим и приятным.

– Сказала… вот глупая! Ты никогда своими руками не сделаешь дорогого подарка. А вещь

чем больше денег стоит, тем дороже для друга. Ясно?

– А вот и нет, – покраснев от волнения и прищурив глаза, подступила к нему Наташа, –

какой ты, Боря, непонятливый! Дорогие подарки совсем другие. Не такие, как лежат в

магазине. Вот мне папа говорил…

– Мой папа умнее твоего. Он говорит, что вокруг всего хватает. И совершенно не нужно

самому делать вещи. Нужно уметь их доставать.

На это Наташа ничего не ответила. Молчал и Борька. Неожиданно для себя он утратил

интерес к своей необычной игре. Его уже не интересовал даже Костик. А Костик смотрел на

Борьку потускневшими глазами, какие бывают у человека, бессильного отомстить за кровную

обиду. Одной рукой он, сжав кулак, размазывал слезы по грязным щекам, другой – судорожно

стискивал Наташины пальцы. Его лицо сморщилось. Он заговорил, порывисто вдыхая воздух

и всхлипывая:

– Не жадина она… не жадина!

С беспокойством посмотрев на Костика, Наташа гневно выкрикнула Борьке:

– Все, Боречка! Мы с тобой не дружим. Ты нам никто, вот так! Никто! – и решительно

пошла прочь, потащив за собой Костика.

Борька тупо глядел на удаляющихся друзей, облокотясь на ту самую вишню, к которой

минуту назад припирал Костика, внушая ему свое превосходство.

Плутон в нерешительности потоптался, опустил хвост и, виновато пригнув морду к земле,

поплелся за Наташей и Костиком. Борька растерянно посмотрел на его впалые бока,

почувствовав в душе какое-то опустошение. Он сердито оттолкнулся от вишни, не глядя перед

собой, бросился к дому. По пути, спружинив, его больно хлестнула по глазам ветка. На миг

ослепила вспышкой тысячи искр. Он замер, закрыв ладонями лицо. Слезы покатились из глаз.

Окружающее просматривалось сквозь размытую пелену. Сдерживая нарастающую обиду, он

бежал домой, спешил, боясь, что его кто-то увидит.

В прихожей пришлось осторожно пройти мимо открытой двери кухни, где баба Мария на

столе гладила белье, тихо пробрался в свою комнату и плюхнулся на кровать.

*

72

Борькин отец, Павел, бестолково топтался у крыльца. Его тяжелая возня – глухие звуки,

проникающие сквозь стены – была слышна в прихожей и кухне. Он мог топтаться даже в

хорошую погоду, когда не нужно было отчищать подошвы от грязи или обметать с себя снег,

бухать ногами однообразно и вдумчиво, как будто ожидал, не решаясь зайти, когда выйдет

хозяйка дома. Но хозяйка никогда не выходила, а выбегала жена, крича и размахивая руками,

точно всполошенная курица крыльями, давала ему поручения и снова исчезала за дверью так

же внезапно, как и появлялась.

Сегодня Павел пришел с работы раньше обычного. Жены еще не было, и у его ног терся

Плутон. Когда человек не нравился, пес тыкал мордой в штанину ненавистных брюк,

обнюхивал их, прикасался холодным носом к оголенной ноге и вызывал у человека

неприятную дрожь.

Павел терпеливо думал минуту-другую, потом коротко замахнулся на Плутона и грузным

шагом поднялся по ступеням крыльца.

Его встретила Мария, поманила рукой к себе на кухню, сказала, кивнув головой в сторону

комнаты:

– Борис твой не в духе.

– Ничего с ним не станется.

У Павла был низкий грубый голос. Он скинул обувь, вошел и подсел к столу.

– Наверное, опять у Старшины лишнее яблоко сорвал, да съел?.. – буркнул он, и вдруг,

вспомнив, спросил, – а что это, теть Мария, твоего соседа «Старшиной» кличут? Я все хотел

тебя об этом спросить.

Мария ответила не сразу, молча выравнивая складки на материи и придавливая

подготовленное место утюгом.

– Да люди его так прозвали, – сказала она с неохотой, – когда «шоферовал» в районном

отделении милиции, брал на себя много, ругался по пустякам, запугивал людей. Ну а потом

пошел слух, что решили его вылечить от какого-то величия и предложили уйти по

собственному желанию, – она безнадежно махнула рукой, – перешел в жилстрой… поближе к

материалам…

Мария поставила на подставку утюг, сказала строго:

– Учти, Павел, от Старшины можно ожидать всего. Смотри, как бы там с Борисом чего не

вышло!

– Ерунда, пацан… – Павел махнул своей широкой ладонью. На клеенку стола вольно легла

рука, большая и крепкая, делавшая работу на поле у себя в селе, где Павел раньше жил, и