Владимир Савич - Бульвар Ностальгия

тоном произнес Эрнест. В ответ послышалось:

– Я, бля, литейщиком «быу», а ён, сука, парообходчиком на регенераторном

«работау». Я ему «кажу» у меня ранения. Тут одно и тут два.

– Где тут, – и Эрнест ловко скользнул в боковой карман литейщика.

– Куды, гад, – забормотал пьяный.

– Дружина, – Эрнест сунул под нос пьяному удостоверение. Лежи тихо, мы

только документы проверим. А будешь выступать, сейчас карету вызовем. И

тютю премиальные. Врубился, синий?

– Понял. Хлопцы, все понял, лежу тихо.

– Ну и молодец, – Эрнест вновь вложил ему бумажник в карман.

– 60 колов! Нехило для первого раза, – посчитав деньги, объявил Эрнест. -

Держи свою долю.

На карманное дно хлопчатобумажных брюк легли мятые рубли.

Взбодрившаяся было в жилах кровь успокоилась и потекла спокойным,

привычным потоком. Сердце монотонно, как камертон на домашнем рояле,

отсчитывало положенные ему 60 ударов в минуту.

«Что учиться, что грабить– никакой разницы. Рутина!» – подумал Илья,

возвратившись домой.

Прошло два месяца. Илья купил пинкфлойдовскую пластинку «The Dark Side

of The Moon». Пил «Советское Шампанское». Курил «Столичные». Была и

склизкая, пахнущая духами «Шехерезада» любовь.

В ноябре зарядили нудные, моросящие осенние дожди. Дороги размыло.

Вчерашние кусты, служившие убежищем синюгам, облетели и стали

напоминать розги для битья. В мокрых и простреливаемых кустах пить стало

небезопасно. Работать сложнее.

Друзья сместили центр главного удара на заброшенные здания и площадки

долгостроя.

Вторую неделю не везло. Просто фатально не катило. И в тот день облом. С

горя выдули полбанки «Вермута» и неизвестным пустырем отправились домой.

Под ногами хрустела строительная щебенка. Битые кирпичи, доски,

металлические прутья и швеллера затрудняли дорогу. От лежавшего

неподалеку завода тянуло запахом уксусной эссенции.

Впереди показался человеческий силуэт.

– Повязки, – быстро приказал Эрнест. Силуэт приближался. Пальто. Берет.

Портфель? Нет, кажется, ватман. Не ватман, скрипичный футляр в руках

молодой девушки. Лет 17 – 20.

– Сыграем в четыре руки, – игриво предложил Эрнест.

– Ты что офигел, на что она тебе? – попытался удержать его Илья.

– Отвали! – и Эрнест грубо оттолкнул приятеля. – Ну, так сыграем? У меня

пальцы что надо. Особенно двадцать первый. Ты что больше любишь, менуэт

Ротордамского, или «На сопках зажмурился»?

– Ребята! Да вы что? Дайте пройти! На пом…

Но крик её затих в мощных объятиях спортивного не то Щорса, не то

Штирлица – Эрнеста Веселовского.

Футляр, загремев внутренностями, упал на строительный мусор.

Споткнувшись о торчащий из земли швеллер, на него рухнул Эрнест.

Безысходно взвизгнули струны. Крепкие руки выпустили девушку. Провидение

давало ей шанс. Встань, беги. Сто лет ты нам нужна. Мы ж пошутили. Ну,

согласны – нехорошо, плоско, тупо пошутили. Настроение хреновое, сама

пойми! Но скрипачка не побежала, оглашая воплями окрестности, а сомкнула

музыкальные пальцы на горле у Эрнеста. И через мгновение уже было

непонятно – кто жертва, кто палач.

– Пусти, сучка, – хрипел Эрнест. – Отпусти, дура, я ж пошутил.

Но от страха музыкантша, как видно, потеряла свой музыкальный слух.

Тяжело и порывисто дышала, прорастая пальцами в чужое горло.

– Или – я! Или-я! Или-я! – как заевшая пластинка звал Эрнест. А Илья как будто

прирос к схваченной первым морозом земле. Не в силах двинуть и мизинцем.

Он словно оцепенел, застыл, превратился в вечный долгострой. Кровь замерла,

сердце не билось. В мозгах звенел печатный станок из пинкфлойдовской

композиции «Money»

– Или – я, помоги, – уже не кричал, а шипел Эрнест.

Илья вдруг отчетливо понял, если он сию же минуту не поможет приятелю, то

это крик может стать последним в его жизни. Он быстро нагнулся, подхватил с

земли кусок металлической трубы…

Глухой звук, как будто упавшей с дерева «антоновки».

Эрнест отбросил мешком лежавшее на нем тело. Встал. Отряхнулся.

– Вот дура, – отдышавшись, сказал он, – чуть в ящик меня «не сыграла»

– Ты что, с коня упал? На кой она тебе была нужна. У нее, что– сегодня аванс? -

дрожащим голосом спросил Илья.

– Да хрен его знает, – растерянно ответил Эрнест. – Уксусом воняет, а его

терпеть не могу. В детстве отравился, чуть откачали. С той поры, как учую этот

запах – сатанею. Пошли, – приказал он и двинулся к остановке.