Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях

А историю невеселого прошлого двоюродных сестер Лева уже знал.

У Никанора Свиридова, не в пример старшему брату Ефрему, тщеславия в характере было через край. Принадлежность к сословию, доставшемуся по наследству, его не удовлетворяла. А было оно высоким – потомственные почетные граждане Империи. Оба брата закончили военные училища, но учась позже, Никанор пошел по стезе с юридическим уклоном. С расчетом. Была у него мечта. Не так, чтобы и тайная, а вполне проговариваемая вслух – дворянство. Если не наследное, то хотя бы личное. И хоть братец с малолетства подшучивал над такими его стремлениями, младший брат к мечте шел как по ступенькам. Из губернских секретарей он за семь лет, через отрыв от семьи, отъезд из родного города, через службу в Главном военно-судебном управлении и Канцелярии статс-секретаря, через преодоление аж трех чинов Табели о рангах, он приблизился к исполнению заветного. Не без умысла, но со всей христианской искренностью занимался он и благотворительностью, так как, вдобавок ко всему, стал стремительно богатеть.

Брат его, оставшись дома, женился, родил дочь и жил мирным провинциальным укладом со своими маленькими радостями и развлечениями. У жены его была родная сестра, вышедшая замуж в один год с нею, и они семьями очень плотно дружили, вместе выезжали на праздники и богомолья, тем более, что там тоже росла девочка, всего на полгода младше их дочери. Один из таких выездов закончился трагически. Устроив пикник на берегу озера, взрослые дамы пожелали кататься в лодке, хотя день все никак не разгуливался, было прохладно и дул довольно сильный ветерок. Но раз уж выбрались на природу, то надо было брать от нее все предлагаемые удовольствия, пока дождь не собрался. Девочки с восторгом присоединились бы к ним, но опасаясь брызг и простуды, их оставили на берегу под присмотром бабушки. Ефрем кататься не захотел, поэтому сестры и муж одной из них втроем уместились в одну лодку.

Все произошло очень просто и очень быстро. Доплыв почти до середины озера, лодка просто исчезла на мгновенье из поля зрения смотрящих с берега, а потом показалась, но уже вверх дном. Порыв ли ветра был тому причиной или неудачное стечение обстоятельств, того уже не узнать. Ефрем на мгновение замер, но поняв, что редкие лодки на озере находятся гораздо дальше от происходящего, чем он сам – не раздумывая бросился в воду. Никто из четверых не выплыл. Девочки, на глазах которых все и происходило, истошно завизжали и бросились, было, тоже к воде. Но сидящая на расстеленном покрывале бабушка, каким-то чудом успела ухватить их за одежду и держала из последних сил, скользя по траве, пока к ним не подоспели люди. Удержать двух двенадцатилетних подростков стоит сил немалых, и бабушка то ли надорвалась физически, то ли ее хватил удар от пережитой потери сразу обеих дочерей, но с того дня она потеряла дар речи и передвижения.

Злая ирония жизненных совпадений именно в эти дни привела на малую родину уже, к тому времени, коллежского советника – Никанора Свиридова. При всех издержках и постоянных вложениях, на его имя в этом году осела на банковских счетах чистая сумма в миллион рублей, что он посчитал неким рубежом и поводом для свидания с братом. Всю дорогу, глядя на пробегающие мимо железной дороги поля и перелески, представлял он себе лицо Ефрема, удивленно-восхищенное: «Да, не ожидал, брат! Прости, недооценил!», ухмылялся в усы, предвкушал. Но, увы. Он приехал к четырем гробам, разбитой параличом незнакомой старушке и двум малолетним девицам, одна из которых находилась с ним в кровном родстве.

При всех своих благоприобретенных цинизме и непробиваемости, в этот вечер Никанор страдал. Страдания его были не тихими и скорбными, а разрывающими душу и источником имели не только горе, но и гордыню. Он снял полностью какой-то трактир, прогнал всех, кроме одного полового, запретив и тому попадаться на глаза, пока гость в сознании, и стал напиваться по-черному, разговаривая со стенами, посудой и все еще воображаемым братом. Но вот с тем все обстояло – хуже некуда. Восторженного его лица он никогда уже вовсе не увидит, это Никанор понимал теперь отчетливо. Но сейчас ему нужен был понимающий собеседник, и он был согласен хоть на всегдашний и привычный снисходительный взгляд брата, хоть на одно слово одобрения, но и того не приходило. Все мученические попытки представить Ефрема, привели к тому, что его образ совершенно стерся из памяти, а голос молчал – ни прощения, ни осуждения. Тишина.