Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях

Забегая вперед и опуская некоторые подробности, скажем сразу, что предложение Лев Александрович принял. Что было той гирькой, перевесившей логичные, в данном случае, сомнения, сказать трудно – может быть творческий азарт, может искреннее желание помочь профессору, может быть слова Саввы, с которым Лева, конечно же, посоветовался: «У тебя самого характерец упаси боже! Найдет коса на камень. Но, уж если продержишься хоть до какого-то вразумительного завершения, которое зрительно предъявлять можно будет, то это, Лева, перевесит все твои прошлые заслуги, поверь. Про Свиридовскую дурь многие наслышаны, того, кто с ним сработаться сможет, высоко ценить станут. Но учти, что дурь та не простая, а хитрая! Иначе б не вознесся он на такие высоты. Еще лет десять назад про такого и не слыхать было, а теперь его состояние чуть не в первом десятке на Руси. Неспроста то. А тебя самого чем-либо после этого напугать сложно будет! Попробуй! Это хорошая школа».

А, может статься, повлияло и вскользь, но, возможно, не без умысла, упомянутое Минхом имя архитектора Петухова. Однажды заказ, которым Петухов просто грезил наяву, ушел в честной борьбе Борцову, но после обратная ситуация складывалась не раз и в его пользу. Манеры их подхода к творческим задачам, действительно, во многом были схожи, и уже многие годы между ними царило негласное соперничество. Уж кто-кто, а профессор не знать об этом не мог. Как бы то ни было, а морозным, но совершенно бесснежным зимним утром Лева прибыл в Санкт-Петербург.

***

Приступить к работе оказалось не так просто. Одной рекомендации профессора оказалось мало, Свиридов пожелал личного предварительного знакомства. Минх вынужден был устроить званый обед, но использовал его для того, чтобы собрать знающих Леву профессионалов, и те весь вечер возносили его заслуги, а сам он чувствовал себя невестой-перестарком, но терпел. Свиридову обед понравился необычайно, он принял рекомендации нового архитектора, но деловых разговоров с ним не вел, и, отпустив Ульриха Францевича на все четыре стороны, о замороженном строительстве вовсе, казалось, не жалел и не вспоминал. Зато устроил в честь Борцова званый ужин, в лучшем столичном ресторане, с сотней гостей и пятью сменами блюд. После стал возить его по салонам и балам своих партнеров и приятелей, представляя как личного, почти собственного архитектора, как если бы он сам был император. Лева терпел. Уж вторая неделя проходила в праздниках и визитах, что перед Минхом, хотя бы, все Левины обязательства покрывало. Даже если его и вовсе не допустят до чертежей и подрядчиков, то работа «петрушкой» свою роль сыграла, и профессор обрел свободу.

Так прошли святки, наступил мясоед, замаячила впереди Масленица. Лева, со дня сговора на званом обеде, уже получавший назначенное жалование и проживающий в шикарных апартаментах, снятых для него Свиридовым, самовольно пришел к тому на прием с прямой просьбой дать ему, наконец, ознакомиться с документацией и проделанной до него работой. К тому времени, Лева уже был коротко знаком с обеими племянницами заказчика, вхож в дом в любое время, а домовые слуги почитали его за «своего», и беспрепятственно пропустили в кабинет барина. Тот выслушал просьбу, мягко похлопал Леву по плечу и, ничем не подтвердив за время их знакомства страшные о себе слухи, так же мягко ответствовал: «А ведь и пора, батенька! Правда Ваша!», развернулся, полез за бумагами в ящик стола, но застыл над ним и продолжил: «Может, отложим еще на пару деньков, голубчик? У Оленьки праздник все-таки! Все мысли мои о ней нынче». «Праздник? – переспросил Лева. – Простите, я не знал». «Как же! День рождения моей голубки. И бал. Большой бал даем, все-таки уже семнадцать исполняется, не ребенок. Вы, конечно же, приглашены!».

День рождения прошел, как и остальные увеселения, в праздности и беспечности. Хозяин произнес тост в честь племянницы, закончив его словами: «Все для тебя, голубка моя! Следующий День рождения в новой зале танцевать будешь. Обещаю!». Лева ужаснулся, понимая, насколько смело такое заявление при только-только заложенном фундаменте, и решил возобновить деловой разговор чуть ли не завтра! Но назавтра он услышал от Свиридова: «Давайте вернемся к этому разговору в понедельник? Именинница нынче Оленька! В воскресенье, день ангела ее светлого – все в Гатчину едем! Кататься! Благо, снегу наконец навалило. Вы с нами, голубчик». На балу Борцов танцевал с обеими племянницами, и с Ольгой, и с Сонечкой, которую все величали «младшенькой», хотя кузины и были одногодками. А в санях улучил момент и спросил у Сонечки когда ее дни грядут – рождения и ангела, и хоть тут понадеялся получить перерыв до осени.