Лия Сальваторе - На грани

Джек замер. Он уже догадывался, что будет дальше.

– На пороге стояла рыжеволосая девушка. Очень красивая, только глаза у нее были разного цвета. Я спросила, не здесь ли живет Джек Джоунс. Девушка ответила, что ты здесь бываешь очень редко, а твой постоянный адрес в Монако. Она спросила, кем я тебе прихожусь. Я решила сказать ей правду. Когда она услышала мой ответ, то очень изменилась в лице. Сначала рассердилась, заявив, что шутить такими вещами нельзя, затем засомневалась, и, в конце концов, дала мне твой адрес в Монако и еще несколько, в других городах. – Мэри обвела взглядом гостиную. – Здесь очень красиво.

Джек резко встал и принялся мерить шагами комнату.

– Подтвердить свою историю, вы, конечно же, никак не можете?

– Никак, – женщина опустила глаза. – Но ты можешь сделать ДНК–анализ.

Джек нервно усмехнулся.

– Чтобы эту историю раздули в прессе? Вот еще. Расскажите мне о моем отце, кто он? Куда он делся, черт возьми?

Мэри вновь подняла глаза на Джека.

– Я не знаю, куда он делся, Джек. Скорее всего, просто сбежал. Его звали Джон Фостер, и с тех пор, как меня заперли дома, я ни разу его не видела.

– Ну вот, – Джек заложил руки за спину. – Я вас выслушал. Что дальше?

– Ничего, Джек, – еле слышно ответила женщина. – Я уйду, как и обещала.

Она встала. Постояла несколько секунд на месте, затем шагнула к нему. Джек напрягся, ожидая ее действий. Мэри подошла нему так близко, что он мог разглядеть ее в мельчайших подробностях. Ее глаза были цветом, как весенний крыжовник, в такую же темно–зеленую крапинку, как у него самого, и светились такой бесконечной любовью, что он мигом растерял все злые мысли. А женщина протянула к нему руки и обняла. Объятие было таким нежным и теплым, что у него чуть не подогнулись коленки. Никто и никогда его так не обнимал, стараясь спрятать от всего мира и защитить, окружить любовью, лаской и заботой. Ему пришла в голову мысль, что таким, наверное, и бывает настоящее материнское объятие.

Ее мягкие руки отпустили его, а Джеку хотелось крикнуть, чтобы она никогда его не оставляла. Мэри отступила на шаг. Джоунс молчал. Боялся, что не справится с голосом. А она не боялась.

– Ты такой красивый, Джек. – Голос ее дрожал. – Такой высокий, сильный, мужественный и неотразимый, копия своего отца. Я счастлива, что у тебя все хорошо. Я больше никогда не побеспокою тебя, ведь я буду знать: ты жив, и с тобой все хорошо.

Она вновь приблизилась к нему, встала на цыпочки, коснулась руками его волос и мягко поцеловала в лоб.

– Прощай, сынок…

Она отвернулась и быстро зашагала к выходу. Он видел, как дрожат ее плечи. Джек не знал, откуда в его душе взялось чувство такой потери. Но он ее не остановил. У него нет матери. И никогда не было.

Джек проснулся рано утром, когда октябрьское капризное солнце еще не успело опалить своим жаром побережье. Было тепло, но не жарко, и приятный солнечный свет обещал хороший день.

Сегодня Джек планировал выйти в море на яхте, и день для этого был просто изумительный. Красавица «Верность» покачивалась на волнах, ослепляя белоснежностью своих парусов.

Джоунс натянул шорты с футболкой и вышел из дома прямо на пляж. Он любил совершать морские прогулки перед стартом гонок «Формулы–1», и уверял Джордана, что это помогает ему расслабиться и прийти в себя. Роберт не протестовал, лишь мягко намекал каждый раз, чтобы Джек не утонул. Но Джоунс плавал очень хорошо, и опасения его наставника казались ему забавными. Довольно часто он даже нырял довольно глубоко, тренируя легкие и рассматривая удивительно живописный рельеф морского дна. Его любимым местом было скопление коралловых рифов в пятидесяти метрах от берега. Удивительно яркие витиеватые структуры, с растущими из них разноцветными водорослями, служили домом целому сонму пестрых тропических рыб.

В этот раз Джек не собирался нырять. Он просто хотел насладиться тишиной и морским воздухом. Чтобы не выслушивать потом нотации от Роберта, Джоунс взял с собой на борт Тома, наказав ему вести себя тихо и скромно. С управлением яхтой он прекрасно управлялся и сам, но сегодня ему не хотелось вставать к штурвалу, поэтому вести корабль он поручил Томасу.

Джоунс направился к причалу и поднялся на борт «Верности». Он глубоко вдохнул морской воздух, подставив лицо теплому солнцу. Море было тем противовесом, который успокаивал адреналин гонок. Одно не могло существовать без другого, и после бешеных скоростей, воплей зрителей и вспышек камер, ему хотелось этого – обволакивающей тишины и ласкового спокойствия. Он старался не думать о Кэтрин. И в какие–то моменты ему казалось, что начало получаться: он стал забывать ее. Но стоило любой мелочи всколыхнуть его память – и боль и обида поднимались в душе с новой силой.