Анатолий Курчаткин - Через Москву проездом

Он отбросил одеяло, вскочил, всунул ноги в брюки, застегнул наскоро пуговицу на поясе и повернул ключ в замке.

У номера, в белом чистом фартуке, стояла горничная.

– Чего не открываете, убираться же надо! – сказала она, делая движение оттеснить Тугунина и пройти в номер. В руках у нее было ведро со шваброй, на полу, у ног, стоял пылесос.

– Я сплю! – загораживая ей проход, чуть ли не по раздельности каждый звук, выговорил он. – Что вы рветесь? Высплюсь – тогда и убирайтесь!

Он захлопнул дверь, повернул ключ и, сняв брюки, снова лег.

– А я испугалась, – прижимаясь к нему, с коротким смешком сказала Юля. – Господи, думаю, ну все. Выселят еще. Или вдруг на работу сообщат.

Тугунин засмеялся, притискивая ее к себе и гладя плечо – кожа на теле у нее тоже была гладкая и чистая, у него крутилось в голове старое, затасканное слово – атласная.

– Ох уж трусиха. Если что, трояк коридорной в лапу – и все в порядке.

– Да? – спросила она, показалось ему, с некоторой обидой.

– Да, – ответил он.

– А откуда ты знаешь?

– Что знаю?

– Ну что трояк – и все в порядке?

Тугунин хмыкнул.

– Да это известное дело.

– Ты так уже делал, да?

– Нет, в книге прочитал. В книге ведь плохого не посоветуют?

– М-м… – с преувеличенностью простонала она, приподнялась и больно надавила ему кулачком на подбородок. – Гад такой. Умеешь соблазнять женщин.

Тугунин, снова довольно хмыкнув, вывернулся из-под ее кулачка.

– Собственница, – сказал он, –ух ты, какая собственница…

Юля легла, уютно умащиваясь плечом у него под мышкой, устраивая голову на его груди, – она моментально, с какой-то радостной простотой обвыклась с ним, вся распахнулась ему навстречу с щенячьей азартной доверчивостью, ошеломив Тугунина, и от совершившейся близости с ней его затопляло сейчас давно забытой, когда-то лишь в юности случавшейся, теперь, пожалуй, заново открывшейся ему плавящей, разнимающей душу нежностью.

– Ух ты, какая собственница, – повторил он, не давая ей окончательно устроиться у себя на груди, целуя ее влажным, скользящим поцелуем в шею, за ухом, в ямку у ключицы, и она тут же отозвалась: руками, животом, коленями – всем телом проникая, впаиваясь в него, и опять Тугунин испытал то, давно с ним не происходившее – исчезновение тела, бесплотные мгновенья слияния с чужой душой, растворившейся в нем и растворившей в себе его.

«С гостиничной-то однодневкой!..» – с изумлением подумал он после, устало лежа с закрытыми глазами и стараясь не заснуть.

Все же он заснул. И проснулся от щекотанья в носу – она щекотала его шпилькой, вынутой из волос, сомкнув ее пружинистые концы.

– Эй, мсье! – с тем же возбужденно-веселым смешком сказала она открывшему глаза Тугунину. – Вы мировую классику читаете или нет?

– Что именно? – помаргивая и зевая в сторону, спросил он.

– Ну, скажем, Ги де Мопассана, роман «Жизнь».

– Настольная книга, – все еще зевая, отозвался он.

– Тогда вы должны знать, что женщины не очень любят спящих мужчин.

– В самом деле?

– В самом деле. Можно еще вспомнить «Тысячу иодну ночь». Там к одной царевне, или кем там она была – шахиня? – молодой человек на свидания приходил. Придет в беседку, наестся, ожидая ее, и уснет. И очень она сурово его за то покарала.

– И справедливо, да? – вспоминая ту ужасавшую в детстве своей непонятностью и жестокостью расправы над незадачливым влюбленным сказку, спросил Тугунин.

– Не гневи женщину, разгневанная женщина – страшна, – с мнимосерьезным лицом сказала Юля.

Она снова сделалась такой же, как вчера в кафе после того поцелуя, как уже была сегодня, когда тайно, улучив момент, пробралась к нему в номер мимо бдительно несущей свою вахту коридорной, и вновь в этом ее оживлении легко угадывалось старательно и неловко затушевываемое смущение.

«Ч– черт!..» – против воли опять пробормотал про себя Тугунин.

– Что, давай выбираться на свет белый, пойдем по Москве шляться? – произнес он вслух.

– Давай, – послушно и радостно откликнулась она.

Они оделись, он вышел в коридор – коридор был пуст, белые пласты света из открытых дверей номеров, в которых убиралась горничная, рассекали его полутьму в противоположном конце.

– Выходи, – приказал он Юле.

Она вышмыгнула из номера и, не оглядываясь, пошла по коридору, неслышно ступая предусмотрительно взятыми у соседки взаймы вельветовыми мягкими туфлями.

Тугунин закрыл дверь, привел в порядок постель, подобрал с полу оброненную Юлей шпильку и, послонявшись бесцельно по номеру еще минут пять, оделся в уличное.