Илья Чернецов - Вакуум. История открытия себя

– Принесла?!– Кричит Альбина подруге с балкона.

Её подруга смотрит на меня. Она хочет подняться к нам и получить немного Ильи. Я бы тоже непрочь, но дверь закрыта.

Мочалка достает из кармана пакетик с гашишем, звучно нюхает и кричит:

– Да! Вкусненький!

– Сколько?

– Для тебя – стольник.

– Кинуть тебе его, что ли?– Спрашивает Альбина.

– Кидай.

Альбина кладет сотку в спичечный коробок, один из десятков, валяющихся на этом балконе и кидает девушке-барыге.

– А как ты мне это кинешь?

– Спусти веревочку, я привяжу, вы подтяните.

На балконе висит и бельевая веревка. Чудно.

– А что вы там голые делаете?– Спрашивает Мочалка. Да, она бы поднялась, только позови. Жалко, что дверь закрыта.

– Трахаемся,– веселым голосом отвечает Альбина и шлепает меня по заднице.

– Ааа, ну ладно. Хорошо дунуть!

– Пока. Спасибо.

Уходя с балкона я цепляю пустой баллон и фольгу от шоколада. На балконе Шурупа всегда есть самое нужное. В других обстоятельствах это называется хлам.

Из мафона начинается Мэнсон. Потому что это лучшая музыка для ебли. Потому что нахуй смрад типа Энигмы. Потому что жизнь коротка, а молодость тем более.

Погромче.

Гашиш.

Туман в воздухе, в глазах, в голове. Поплыли очертания предметов, тело тяжелеет.

Размеренно, блаженно пошла любовь на нашем персональном сладком молочном облаке. Пряный запах в носу, привкус шербета на языке, запах похоти.

Медленно, как в теплое масло одно тело входит в другое. В невесомости. В теплом, ласковом океане. Волна накрывает и откатывает.

Накрывает и откатывает.

Чистый, как слеза младенца, пот. Её черные, прилипшие к разогретым щекам волосы. Блядина Мэрилин Мэнсон. Его истеричный голос, её нежнейший стон. Шлепки, скольжение кожи по коже, её губы как спелые персики. Влажно, горячо, душно.

Я вешаю отработавший гандон на стену. Шурупу должна понравиться эта шутка.

Она лежит лицом вниз, приподняв задок. Я кусаю её булки.

– Илюша, котик, мне так приятно, когда твоя щетина колет попку.

Детка, ты совершенство.

***

Сидим на кухне, несколько уставшие и натертые. Растворимый кофе, сигареты, перерыв.

– Детка, ты встречалась с кем-нибудь, пока я был в армии?

Она не строит из себя дурочку:

– А ты уверен, что хочешь это знать?

Уверен ли я, что хочу это знать? Буквально хочу знать. То есть я знаю, но хочу услышать это от неё. Ревность? Ну нахуй. Два года без секса для такого тела – преступление. Ждущие овцы для баранов. Первоклассные девочки не ставят себя на паузу.

– Конечно, уверен. Что, блять, за вопрос?

– Илюша, ты же понимаешь, что два года без секса – нереальный срок. К тому же ты сам мне разрешил, когда уезжал.

– Что значит нереально? Я же хранил тебе верность.

Так уж, поугорать.

– Если бы в тайге ты не хранил мне верность, тебе пришлось бы стать геем.

– Там откуда я родом нет геев, есть только пидоры.

– Тем более.

Вообще-то в тайге бывали девахи. Привозимые шакалами и контрактниками малолетние шлюхи. У меня были ключи от всех комнат, в том числе офицерских гостевых, так что можно было даже с комфортом.

Если бы не одно из моих главных открытий в жизни.

– Только секс?

– Только секс.

– Сколько?

– Трое.

– Анал?

– Один раз. Не понравилось.

Конечно, блять, не понравится. Это место приспособлено для других дел.

– Илюша, ты сам спросил. Тем более теперь я только твоя.

Альбина нервничает. Переживает что рассказала мне. Надо улыбнуться, чтобы она поняла, что всё ок.

– Теперь я имею полное моральное право трахнуть тебя с особой циничностью…

Альбина слегка улыбается, встает, разворачивается ко мне спиной и оттопыривает задницу. Обожаю её.

ОДНО ИЗ МОИХ ГЛАВНЫХ ОТКРЫТИЙ В ЖИЗНИ. ЭТО ТО САМОЕ МЕСТО.

Сначала я служил в ПМП. В медицинском подразделении части. Фельдшером, т.к. у меня было медицинское образование. Пусть и неоконченное.

Хотя нет, не поэтому.

Однажды, где-то через неделю после прибытия в часть меня вместе со всем призывом с Татарстана привели в штаб. Мы стояли там вдоль коридора и что-то должно было произойти. Какая-то армейская бумажная хуйня. Вдруг из кабинета, напротив которого стою я, выходит капитан. И выходя громко и гневно жалуется:

– У меня Жидков через полгода увольняется! Кого мне ставить? Как так, блять, ни одного фельдшера на весь призыв?!

Он говорит все это и идет по коридору на выход.

Я понимаю, что быть фельдшером в армии козырно. А так же осознаю, что если сделаю то, что собрался, буду жестко пизжен дедами сегодня. И вообще они начнут питать ко мне особенную злобу.