Илья Чернецов - Вакуум. История открытия себя

– Чем займемся сегодня?– Спрашивает Цурик.

– Водка, бабы, дебош. Стандартный график.

– Нормальный график. Давай, наливай.

Вот стопудов он не особо хочет пить. Я прямо чувствую это. Когда тусуешься в компании реально пьющих пацанов, то чувствуешь что следующий разлив в тему. Ты прямо ощущаешь, как их души просят. И твоя просит и ты рад, что можешь дать своей душе возможность разделить её боль с такими же. А Цурик просто знает насколько важен для меня алкоголь и сам впрочем не прочь выпить.

Наливаю парочку. Замахиваем. Еще по одной. Не люблю перерывы, когда они не требуются. Одну втрепали, пошла вторая. Бывает и третья. Бывает четвертая. Ну четвертая это уже максимум для подряд.

– Каспер сейчас приедет. Я сказал ему, что буду у тебя,– говорит Цурик,– он сюда и придет.

Цурик называет Гурьянова Каспером. Это пошло с детства.

Цурик, Гурьянов, бухло, чуток бабла и ветер в голове. Вполне заебательские перспективы.

Сколько лет я его не видел? Пять, шесть? Где-то так. Сначала я уехал учиться в Перьмь на три года, потом в армию еще на парочку. Значит Серёга уже освободился. Интересно какой он после второй сидки.

– Есть планы?– Спрашиваю.

А Цурик весь уже на взводе. Принял парочку и включился. Энерджайзер блять.

– В Сайгон пойдем. Сделаем из тебя клаббера. А то ты что-то совсем армейский.

– Армейка – необыкновенно крутое место. И ты много потерял не побывав там.– Говорю я искренне.

– Армейка – отстой.– Цурик не менее серьезен– Надо колбаситься, надо клубиться!

– Что за Сайгон?

– Клуб. Самое нормальное место для съема тёлок. Он тут недалеко, у Форт Диалога.

Я никогда не бывал в клубах. Когда я жил в Перми, то их там было несколько. Они всегда были закрыты и в них входили-выходили невероятно модные люди. Клубы, как мне тогда казалось, существуют для избранных. Для какой-то непонятной мне категории людей, живущих по неизвестным мне законам. Ни разу в жизни я не был в клубе.

Моя ночная жизнь состояла из рок-концертов и квартирников. Этого было не то, чтобы вполне достаточно. Этого было более чем я мог охватить. За ночь я не мог пообщаться со всеми, с кем возможно, сделать всё, что только возможно и хотя бы поулыбаться всем девушкам в помещении я тоже не мог. Это было физически нереально.

Поэтому я даже не пытался попасть в ночной клуб. Со всем этим рейвом и наркотиками. Та движуха просто существовала в параллельной вселенной и всё.

Теперь я открою для себя этот новый мир. Интересно какой он?

Пока Гурьянова нет, мы перемещаемся с кухни в зал с закуской. Сидим, пьем. Приходит Гурьянов. С ним Юра, Толстый. С которым мы жили в Перми.

–Толстый!

Как я же по нему соскучился. Я по всем соскучился!

Юра тоже соскучился и давай прижимать меня к своим телесам.

Смотрю, а с ним Гурьянов. В очках.

Гурьянов и квадратные очки в тонкой оправе несовместимы по двум причинам. Обе связаны с тюрьмой, хотя и не обусловлены ею.

Первая: Впервые Гурьянов сел за угон. Это был его образ жизни. Он угонял тачки ради развлечения, катался, разбивал, бросал. После одной из них его поймали и посадили в тюрьму.

Вторая: Когда Гурьянов вышел после первой сидки, то где-то через месяц шёл по улице пьяный в дрова. Случайно увидел в окне дома, мимо которого проходил, хачика. Крикнул ему "О, хачик!" и кинул хачику в окно кирпич. Хачик вышел к Гурьянову с огнетушителем, чтобы вломить этим огнетушителем. Гурьянов забрал огнетушитель и как следует вломил хачику. Сел за нанесение тяжких телесных.

Это были только те эпизоды его жизни, за которые его поймали. Два небольших эпизода из жизни, которую он вёл ежедневно.

Не может человек настолько не заботящийся о своей свободе и чужой собственности настолько заботиться о такой мелочи как зрение.

В чем дело, Сергей?

– Серый, это что на тебе? Очки?– Спрашиваю.– Мне мерещится или у тебя реально на лице очки?

– У меня плохое зрение. Ничего особенного.– Говорит. И так говорит, как будто отвечает на вопрос.

Вопрос не в этом. Вопрос в том как так внезапно произошли настолько кардинальные изменения?

– Ты же раньше не носил.– Заключаю я этот смысл в эту фразу.– Дай хоть потрогаю.– Трогаю.

– Да похуй было.

– А сейчас не похуй?

– О здоровье задумался.

Я обнимаю Гурьянова. Что бы он там не изменил в своей жизни я скучал по нему. Он был неподражаем. И таким навсегда для меня останется. Хоть сто очков на себя напялит.

– Ну что, парни, за Сережино здоровье! Расти, Серёга, большим и сильным.