Илья Чернецов - Вакуум. История открытия себя

Я сижу за столом и напротив меня, через короткий коридор, зеркало. От пола до потолка.

Я специально так сел. Чтобы видеть свое тело, полное сил и здоровья, покрытое дальневосточным загаром и выглядящее на миллион долларов. Есть ли в армии смысл? Как минимум она убирает живот.

Правда в спортзале это будет стоить значительно дешевле. Поэтому я чертовски рад, что единственное связывающее меня с армией это жетоны, висящие на моей шее на длинной цепочке.

Сопки, по которым так сложно носиться, а приходится. Повышенная влажность, от которой зной летом и леденящий межклеточную жидкость холод зимой. Засады, в которых нужно сидеть без движения ночи напролет. Нарушители, из за которых нужно подрываться ночью, во время сна или в обед, во время еды, по команде "В ружьё!", спешно получать автомат и нестись во весь опор.

Искать, задерживать, сторожить.

Вот же собачья работа.

Я наливаю стопку, смотрю на неё, как на нечто, в чём сосредоточено все то, чего мне не хватало в армии и пью. Закусываю пельменями, салатом, помидорами. Сочно. Смачно. Аппетитно.

А у пацанов на заставе сейчас обед. Суп из перловки, слабенький чай и хлеб. Как у свиней. И так вот уже полтора года. Они мечтают о том, что имею сейчас я. Потому что я тоже мечтал.

Помню совсем недавно, месяца два назад мы шли с Максимом по флангу и он говорит:

– Сейчас бы карамельку. Просто взять её, развернуть и положить в рот. Всего лишь карамельку. Прикинь, Доктор, это всего лишь карамелька. Не шоколадная конфета, не сникерс, а просто карамелька. Их никто и не ест даже. А вот нам бы с тобой по одной сейчас. Да?

– Хуй знает. Почему не шоколад или борщ? Или там жареное мясо.

– Вот именно что такая мелочь, карамелька… А у нас её нет. У нас нет даже половинки. Вот мы идем сейчас по границе. Ты представляешь вообще как мы выглядим с той стороны?

– Как два отличных парня, которые скоро уедут домой?

– Мы выглядим сейчас как двое военных, которые находятся на запретной территории. Для большинства людей недоступно то место, где мы сейчас. Они никогда сюда не попадут. Даже если заплатят деньги. Потому что это пограничная зона. Здесь можем быть только мы. У нас автоматы, патроны, у нас Китай через реку. А мы с тобой мечтаем о карамельке.

– Я нет.

– Ты не мечтаешь о карамельке?

– Нет.

– Как? У меня просто в голове не укладывается – как?

И он смотрит на меня взглядом, до краёв полным непонимания. Он действительно поражён.

– Вот так. От того, что у меня нет карамельки она не становится чем-то классным. Это по-прежнему дерьмовая конфета, которую ты проходишь мимо в магазине.

– Но ведь у тебя нет карамельки. Она тебе недоступна. Ты никак не можешь её достать.

– Скоро я буду дома и получу доступ к любым продуктам. Учитывая этот факт можешь забрать себе мою карамельку и поместить рядом с той одной о которой ты мечтаешь. Две лучше чем одна, верно?

Макс на полном серьезе тогда мечтал о карамельке.

Я же в тот момент думал о другом: О том, что скоро домой.

Но это было так нереально.

Тогда казалось невозможным уйти из армии, покинуть её, на законных основаниях освободиться.

С другой стороны я понимал, что потом никогда туда не вернусь. Потому что нельзя просто так навестить пацанов, зайдя в пограничную зону. В какой-нибудь гарнизон ок, а в пограничную зону нет.

Но кто захочет возвращаться в гарнизон, отряд, войсковую часть или в дивизию?

Там нет того шарма, который есть у заставы.

Когда ты идешь по флангу, и хуй бы с ним мечтаешь о карамельке, но ты в таком месте, в которое нельзя никому, кроме служащих там. Туда нельзя танкистам, ракетчикам, морякам, десантникам. Туда нельзя даже пограничникам из отряда. Туда можно только тем, кто там служит или офицерам, лучшую часть жизни посвятившим погран.войскам. Причем тоже не всем.

И этот заповедник, закрытый от входа, живущий дикой, естественной жизнью, ты в нем как почетный гость. И ты знаешь, что здесь никто не появится просто так. И в радиусе пятидесяти километров есть только двадцать человек, которых ты прекрасно знаешь лично. У тебя в руках автомат, два полных рожка патронов и контролирует тебя сейчас только начальник заставы. Он может позвонить по рации, спросить "Все нормально?" и на этом контроль заканчивается.

С одной стороны:

Спартанский быт, отсутствие нормальной еды, условная бесправность. Зато чисто по-мужски все настолько классно, насколько вообще может быть – постоянные физические нагрузки, оружие, экстремальные ситуации и компания пацанов, таких же как ты, движимых по жизни мужскими целями. Никаких тебе толерастов, бабьего царства с их боязнью насилия и конфликтов, никаких детей, изнеженных домашних животных. Нет всей этой ебучей мягкотелости, слезливости, жалобности. Вокруг сплошь твёрдое.