Александр Харыбин - Пятый всадник

– А зачем тебе деньги? – простодушно спросила Перла.

Признаться, вопрос прозвучал настолько неожиданно, что я не сразу нашелся, что ответить.

– Ну, машину мне надо отремонтировать, – неуверенно произнес я.

– Зачем тебе ее ремонтировать? Сейчас еще пару месяцев поработаем, и новую тебе купим.

Сказать было нечего. Да и бесполезно. До меня дошло, что эта денежная политика преследует одну цель – сделать так, чтобы я был полностью зависим от нее.

Но деньги мне на самом деле были крайне необходимы. Просто не мог назвать истинную причину. Свою поездку на Шпицберген я не отменил. Просто решил сдвинуть на год. Тех денег, которыми я располагал, на все могло не хватить, и я планировал за оставшееся время еще хоть немного заработать. Но теперь чувствовал, что моим планам не суждено было сбыться.

Еще не нравилось, что Перла, если и не запрещала напрямую общаться с моим другом Саней, то каждый раз, когда я собирался к нему в гости, всем своим видом демонстрировала свое неудовольствие.

Но расхождения по финансовым вопросам и в отношении моего общения с друзьями были не единственными. Меня иногда просто бесила ограниченность моей итальянской подруги. Казалось, ей нет абсолютно никакого дела до того, что вообще происходит в мире. Самым любимым ее занятием было смотреть глупые телешоу. Ну и, разумеется, походы по магазинам. Я подозреваю, что если бы попробовал заговорить с ней о судьбах человечества, то, скорее всего, она отвела бы меня к психиатру. Возможно, я слишком многого хочу от женщин. Я бы мог смириться и решить, что женщины – это такие примитивные существа, которым кроме развлечений ничего не нужно, и их задача – создавать уют в доме и рожать детей. Мог бы, если бы не имел примера в виде Машуни и Катерины. Особенно Катерины, которая оказалась готова рискнуть жизнью ради науки.

Хуже всего было то, что я стал замечать, что такое растительное существование мне иногда нравится. Отсутствие необходимости напрягать голову имеет свои приятные черты. Я чувствовал, что это болото меня затягивает. Наверное, это как алкоголизм или наркомания, когда незаметно втягиваешься, а потом из ловушки уже не выбраться.

Чем дольше я находился в Италии, тем сильнее итальянцы мне начинали казаться ненастоящими. Как персонажи не слишком хорошо написанной и отрежиссированной пьесы. Я пытался понять, чего в них было такое, что могло бы вызвать у меня подобные ассоциации. Наконец, понял. Это из-за их инфантильности. Они вели себя, как большие дети.

Нормальный русский человек подспудно всегда помнит о смерти. Скорее всего, именно этим и вызываются те душевные метания, которые иностранцы окрестили «загадочной русской душой». Итальянцы жили так, будто всерьез считали себя бессмертными. И им в голову никогда не мог прийти вопрос: «А зачем, вообще, я живу, зарабатываю деньги, строю карьеру, если все равно все умрут, и я в том числе?».

И, насколько я мог судить, это касалось не только жителей данной страны. Плотно общаясь во флорентийском университете с представителями других народов, я понял, что такой менталитет характерен для западного человека вообще. И та разница в мировоззрении, которая поначалу не ощущалась, сейчас, после трех лет жизни здесь, начала превращаться в пропасть.

Перла, с этой точки зрения, была типичной итальянкой. И я опасался, что еще несколько месяцев жизни с ней сделают меня похожим на нее.

Через четыре месяца жизни с Перлой я понял, что или уйду от нее сейчас, или завязну в этом болоте навсегда. Решиться на такой шаг было непросто. И дело не в перспективе оказаться на улице. Мне тяжело было причинить боль моей итальянской подруге. Не знаю, можно ли было назвать любовью то, что она ко мне испытывала. Разные «сюси-пуси» не в счет, потому что, насколько я понял, среди итальянцев так принято. Тут даже мужики сюсюкают. Но она ведь реально заботилась обо мне – дарила подарки, покупала шмотки, вкусно кормила. Во время походов по шмоточным магазинам все время пыталась мне купить даже больше, чем себе. В этом ее приходилось даже останавливать.

Пошла уже осень, когда я твердо решил ехать на Северную Базу, несмотря на риск оказаться там на морозе в холодной бытовке. Прийти к такому решению было непросто, но тянуть дальше было уже нельзя. Лучше в октябре, чем в ноябре или, не дай Бог, декабре. Чем дальше, тем холоднее. А ждать до следующего лета было опасно. Я чувствовал, что с каждым месяцем становлюсь все больше похожим на стандартного итальянского обывателя.