Александр Харыбин - Пятый всадник

В переговорной проторчал почти два часа. Моей деятельности сильно помогло то, что через четверть часа, после того, как я засел за работу, туда зашла девушка с ресепшена и принесла поднос, на котором стояла чашка кофе и горкой взгромоздились несколько бутербродов с ветчиной. Этим обедом я явно был обязан Профессору. Такая забота меня растрогала.

Я до сих пор так и не узнал имя этой девушки, бессменно дежурившей у входа в контору, и решил, что сейчас подходящий момент выяснить это.

– Вероника, – ответила она на мой вопрос, мило улыбнувшись при этом и опустив глазки.

– Какое красивое имя, – выдал я в ответ. Хотелось добавить еще что-то, но, тут же вспомнил, что на Базе меня ждет Катерина, и слова застряли в глотке. Было бы нечестно кокетничать с девушкой, если не предвидится никакого продолжения. А его не могло быть, так как отношение Катерины к себе я ценил и не мог позволить себе огорчить ее изменой. Вот, если бы та сама дала мне повод, тогда – другое дело. Вероника подождала несколько секунд, явно ожидая услышать от меня еще что-то, но пауза затягивалась, и она, едва заметно пожав плечами, вышла из комнаты. Черт! Что же за судьба у меня такая – обижать женщин, которые нравятся, для того лишь, чтобы не обижать тех, кто меня любит.

Когда все замечания были готовы, я позвонил Профессору. Без звонка заходить к нему не решился – мало ли, чем он мог быть занят. Может, у него важный клиент или заказчик. Контора, как-никак, коммерческое предприятие. Он сам зашел ко мне. Я попытался озвучить написанное, но он остановил мою речь жестом.

– Не надо, я все равно не смогу ответить на твои вопросы. Передам это Командору.

– А Командор что – сможет?

– Он передаст это Мериновскому. Понимаешь, Мериновский не должен знать, где расположены Контора и База. Поэтому такая многоступенчатость. Это неудобно, но вопросы безопасности, сам понимаешь, сейчас важнее удобств. Даже если будет страдать эффективность. Все обсуждения с его участием теперь будут происходить на яхте. Ну, или, в каком-нибудь другом месте, где будет гарантированная защита от прослушивания.

Услыхав фразу о прослушке, я сделал пальцами недвусмысленный знак. Профессор понял его смысл.

– Нет, здесь все нормально. Герман знает свое дело.

– Но какой смысл соблюдать секретность в тех вещах, которые и так станут известны, когда начнутся работы в Черноголовке. Может, проще договориться не использовать в разговорах и письмах определенные слова и фразы? А то, боюсь, с такой секретностью мы завязнем на двадцать лет.

Профессор странно посмотрел на меня, даже, как показалось, открыл рот, чтобы что-то произнести, но промолчал. Может, именно этого он и хотел – искусственно замедлить работы по Бомбе? Учитывая главную цель, которую я преследовал в этой работе – разгадать физическую природу явления – мне такое затягивание тоже было на руку. Плюс к этому, чем ближе к завершению, тем будет опаснее. И на определенном этапе с неизбежностью встанет вопрос о том, что надо куда-то сваливать. Но почему он не сказал мне об этом? Чего опасался – меня или возможной прослушки в комнате? Хотелось верить, что причиной был второй фактор. Больше всего на свете я не желал бы потерять доверия Профессора. И, если он все же боится прослушки, то это значит, что не доверяет Герману. Мне всегда было интересно – как Герман появился в Конторе и в Организации. Спросить об этом прямо не было повода, но решил, что все равно в ближайшем будущем надо будет этим вопросом поинтересоваться. Когда наступит подходящий момент.

На следующий день созвонился с человеком из Черноголовки и на завтрашнее утро назначил встречу. Путь предстоял неблизкий. Выезжать я собирался пораньше и на этот чисто ознакомительный визит запланировал потратить целый день. Так что все мероприятия, ранее назначенные на эту дату, пришлось переносить. Интересно, как я смогу каждый день туда-сюда мотаться, когда надо будет там работать? Видимо, придется искать в Черноголовке что-то вроде гостиницы. Или студенческого общежития, типа того, что было в Пущино. Черт! Воспоминания о счастливом времени, что я провел в Пущино, где познакомился с Машуней, чуть не выбили слезу. Я воспроизводил в памяти давно забытые картины, но никак не удавалось отделаться от впечатления, что это воспоминания другого человека. Будто кадры просмотренного кинофильма. Возможно, что-то в этом есть. Я теперь на самом деле совершенно другой человек.

Моему куратору в черноголовском институте на вид было лет пятьдесят. Приятное интеллигентное лицо в очках с аккуратной короткой стрижкой серебристо-стальных волос мгновенно располагало к себе. Его реальный возраст мог быть и меньше, так как седина старит. Тем более что телосложение он имел на редкость подтянутое, я бы даже сказал, спортивное. Одет был в светлые брюки и светлую же рубашку с короткими рукавами и расстегнутым воротником. Мне почему-то сразу пришло в голову прозвище для него – «Доцент». В реальности, конечно, он мог быть и профессором, но для такого определения ему явно не хватало солидности – животика и темного костюма с галстуком.