Александр Харыбин - Пятый всадник

– Да, Я же говорил. Тот последний образец, который показал самый лучший результат, оказался неповрежденным. Получается, что для максимального эффекта нужно добиваться лишь возможно большей крутизны фронта нарастания тока.

– А что сейчас мешает это делать?

– Электрическое сопротивление образцов, ну и еще магнитные явления в самом образце при прохождении через него огромных токов. Образцы можно сделать потолще и покороче, чтобы уменьшить эти факторы.

И тут я запнулся на полуслове. Идея, молнией мелькнувшая в голове, была настолько яркой, что на мгновение я потерял дар речи. И который раз восхитился способности Профессора схватывать на лету суть проблем. Действительно, можно увеличивать толщину и уменьшать длину. Но тогда начнут свое нехорошее действие два фактора. Во-первых, с ростом толщины основной ток пойдет по поверхности, почти не затрагивая внутренние слои. Во-вторых, при уменьшении длины уменьшится площадь соприкосновения фольги с керамической подложкой, что отрицательно скажется на охлаждении образца при прохождении тока. Но ведь из этой проблемы есть гениальный выход – нужно зажимать между подводящими электродами не цилиндрики, скрученные из фольги, а плоские куски. Электроды, соответственно, тоже делать плоскими. От красоты этого решения захватило дух. Тут же поделился своей идеей с Профессором. Он ее оценил.

Не терпелось все это опробовать, но на пути маячила проблема – невозможность проводить эксперименты в «кузнице ядерного щита». Профессор попытался возразить, говоря, что не так все страшно, что он все сумеет уладить, но тут уж уговорить меня было невозможно. Идти на риск, зная, что в любой момент у нас могут украсть такую идею, я никак не мог. Не было никакой гарантии, что наши «партнеры» не захотят все провернуть втайне от своего институтского начальства, сплавив все за кордон. В конце концов, Профессор со мной согласился, пообещав найти новое место для экспериментов. Пока же на неопределенное время моей основной задачей должны стать работы по проектам на Базе.

Меня также волновала возможность пользоваться своей машиной, так как перспектива добираться на Базу и обратно на общественном транспорте совершенно не прельщала. Три-четыре часа в одну сторону начисто лишали всякой оперативности. Профессор позвонил по этому поводу Герману. Тот ответил, что раз машина не в розыске, то ездить на ней можно. Это порадовало.

Всю неделю на Базе я «подчищал хвосты». То есть, наверстывал то, что упустил по проектам, пока занимался своими ядерными делами. В принципе, серьезных провалов не было, так как летом из-за отпусков работы велись ни шатко, ни валко. У меня вообще сложилось подозрение, что некоторое торможение работ было обязано тому, что довольно значительная часть средств пошла на «ядерный проект».

Катерина, узнав, что мне придется довольно длительное время работать на Базе, едва не прыгала от радости. Предложила даже переехать жить ко мне, сдвинув две кровати. Меня, честно говоря, подобная перспектива не слишком обрадовала, так как лишала возможности спокойно размышлять в одиночестве. Но сказать это не мог из боязни обидеть.

В максимально мягкой форме растолковал ей, что со стороны всех сотрудников Базы это выглядело бы крайне неприлично. Может пострадать мой авторитет, как руководителя. Катерину такое объяснение не удовлетворило. Пришлось пообещать, что я буду приходить к ней каждый вечер. И даже постараюсь достать в ее комнату кровать пошире.

Во всем, что не касается науки, я часто мыслил стереотипами, и всегда считал, что люди приятной наружности редко могут похвастаться твердым характером и цепким умом. Особенно женщины. Конечно, есть исключения, но большинство, зная, что внешность дает им преимущество, расслабляются. Гораздо проще стать офисным работником и раздавать направо и налево улыбки, чем пытаться продираться сквозь дебри научных экспериментов.

Но Катерина разрушила все мои представления о красивых женщинах. А она была именно красивой, да. И безумно твердой. Когда ей нужно было получить результаты в экспериментах с крысами – она работала над ними день и ночь. Сейчас объектом её экспериментов был я. Она прекрасно понимала, что я не испытываю к ней глубокого чувства, и решила приручать меня постепенно. Для этого нужно было увеличить количество времени, которое мы проводим вместе. Но не в ущерб работе – на это, она осознавала, я не мог пойти, да и она тоже. Оставались ночи. Ночи, когда она могла сколько угодно обнимать меня, как будто случайно, и во сне брать за руку.