Александр Харыбин - Пятый всадник

Мне это утверждение показалось спорным. Я осмелился перебить своего собеседника.

– Странно, – произнес я, постаравшись придать себе при этом простоватый, если не сказать, придурковатый вид, – а я всегда думал, что больше всего потребляют именно богатые.

– Это верно, если потребление выразить в деньгах. Но для экономики важна не цена изделия, а количество времени, затраченное на его изготовление. Грубо говоря, на одну рубашку, купленную в обычном магазине, затрачено примерно столько же труда, сколько на ту, что продается в дорогом бутике. А количество рубашек, которые себе покупает богатый человек и представитель среднего класса, примерно одинаково. Таким образом, каждый представитель среднего класса за счет своего потребления обеспечивает работой не намного меньшее число людей, чем выходец из богатой прослойки.

Этот закон соблюдался две тысячи лет назад. Он соблюдается и сейчас. Все социальные революции, которые происходили последние пятьсот лет, вели только к одному. К повышению доли среднего класса в населении. А это, соответственно, вело к увеличению потребления на душу населения и общей емкости рынка. Проще говоря, каждой социальной формации соответствует своя доля среднего класса и свой уровень производительности труда. А производительность эта обеспечивается, главным образом, располагаемой энергией на душу населения. Сейчас историки и археологи находят признаки того, что древним было известно электричество и энергия пара. Почему эти знания тогда не пошли в производство? Потому, что при том общественном устройстве повышение производительности труда не имело никакого экономического смысла.

Так вот, доля среднего класса в развитых странах росла до семидесятых годов двадцатого века. И, достигнув сорока-шестидесяти процентов, остановилась. А общий рост населения в этих странах остановился еще за несколько десятилетий до того. В таких условиях дальнейший рост промышленного производства стал невозможен. Надо было что-то придумать для того, чтобы заставить людей больше потреблять. Больше, чем они зарабатывали. И в начале восьмидесятых годов в этих странах стартовала программа усиленного кредитования. Население стали просто пичкать дешевыми кредитами. Я не знаю, какой был горизонт планирования у авторов этой программы. Ведь понятно, что через некоторое время долги пришлось бы отдавать. Если не предполагать, что они действовали по принципу «после нас – хоть потоп», то, наверное, рассчитывали на то, что в скором времени им удастся кого-нибудь неплохо ограбить. Может быть, ограбить Советский Союз после победы над ним.

Так или иначе, такого грабежа, на какой рассчитывали, не получилось, но с долгами надо было что-то делать. Тогда программу кредитования продлили, заодно смягчив условия, чтобы люди могли брать новые кредиты под то, чтобы отдать старые. И за последние тридцать лет объем долга рос, как снежный ком. Сейчас этот ком навис над всей мировой экономикой, грозя превратиться в лавину. Когда лавина сорвется, вся финансовая система рухнет. Не останется ни одного финансового инструмента, к которому будет хотя бы минимальное доверие. Ну, разве что, кроме золота.

Профессор замолчал, откинувшись на спинку кресла. Кажется, он ожидал вопросов. Но я не знал, что спрашивать, так как пока переваривал услышанное. Нарисованная картина создавала ощущение безысходности.

– Неужели из этого положения нет никакого выхода? – нарушил я затянувшуюся паузу.

– Выход есть из любой ситуации. Но из данной ситуации нет такого выхода, который удовлетворял бы действующие элиты. Повышать емкость потребительского рынка с помощью дальнейшей накачки его кредитами уже не получится. На девальвацию основных валют тоже никто не пойдет. Война – это риск уничтожения человечества. Лет двадцать назад в мире началась такая маркетинговая политика, которая, можно сказать, силой заставляла людей покупать новые вещи, выкидывая старые. А выброшенные вещи в принципе, могли бы еще служить долгое время. Именно поэтому появились одноразовые автомобили, которые надо менять через три-пять лет, так как по истечении этого срока они начинают рассыпаться, а конструкция специально сделана неремонтопригодной. Дома, срок службы которых составляет двадцать лет, а потом их необходимо сносить. Создавалось новое, более сложное программное обеспечение, которое заставляло людей постоянно менять компьютеры и гаджеты. Но эта политика уже подходит к своему пределу. У людей заканчиваются деньги, чтобы это все покупать.