Александр Харыбин - Пятый всадник

– Сергей Александрович, так вы, значит, против свободы? За деспотию? За то, чтобы государство совало свой нос в каждую область жизни своих граждан?

Сказал, и тут же сам пожалел об этом, запоздало подумав, что лучше было бы сдержаться. Теперь он разозлится на меня и отношения будут безнадежно испорчены. Нормальной работы уже не получится.

– Я, вообще-то, политикой не интересуюсь, – поспешил я загладить вину, – просто не люблю диктатуру.

Вопреки опасениям, моя несдержанность не вызвала ответной резкой реакции. Профессор только усмехнулся, с интересом разглядывая меня.

– На этот счет есть одна поговорка. Вы можете не интересоваться политикой, но политика все равно интересуется вами, – после некоторой паузы произнес он, – а вы, значит, Олег Николаевич, сторонник свободы и демократии? Что ж, это весьма похвально. Свобода – вещь хорошая. Да и демократия тоже.

Он опять немного помолчал, затем добавил, хитро прищурившись.

– Только вот что такое, по-вашему, свобода?

Я задумался. Философия никогда не была моим коньком, да и уровень преподавания этой дисциплины в моем вузе оставлял желать лучшего. Что-то такое на лекциях говорили. Я попытался напрячь извилины. Вспомнив услышанную много лет назад фразу, тут же поспешил ее выпалить.

– Свобода – это осознанная необходимость, – отчеканил я, гордый тем, что удалось быстро дать ответ.

Во взгляде моего собеседника промелькнула смесь удивления и уважения.

– Да, – согласился он, – как говорится, классика бессмертна. Я думал, в технических вузах этому больше не учат.

– Сейчас, может, и не учат, – ответил я, – это было десять лет назад.

– Десять лет в наше время – целая жизнь, – задумчиво сказал мой собеседник, – в общем, определение верное. И оно говорит о том, что свобода есть понятие субъективное, зависящее от восприятия каждого человека. Конструктор самолетов, который во время войны трудился в так называемой «шарашке» был в сто раз свободнее среднестатистического современного олигарха. Или вот, возьмем демократию. Кроме того, что в переводе это слово означает «власть народа», какие вы можете назвать ее главные черты?

И он вопросительно посмотрел на меня. Вот уж не думал, что придется попасть на экзамен по обществоведению. Молчание затянулось, но мой собеседник терпеливо ждал. Наконец, я смог сформулировать мысль.

– Демократия, – начал я, чувствуя себя студентом на экзамене, – это, во-первых, выборность всех органов власти. А во-вторых, ответственность этих самых органов перед народом.

Профессор смотрел одобрительно.

– Скажем, так, – произнес он, когда я закончил, – в общих чертах верно, но позволю себе немного уточнить. Если пользоваться общепринятыми определениями, то демократия – это такой режим, в основе которого лежит метод коллективного принятия решений с равным воздействием участников на исход процесса. Сам по себе этот принцип неплох. Но это утопия. За всю историю на Земле никогда еще не существовало по-настоящему демократического государства.

– А как же демократии Древней Греции? – вспомнил я уроки школьной Истории.

– Демократия Древней Греции казнила Сократа. Это была типичная олигархия. Ведь дьявол, как всегда, кроется в деталях. А детали эти – механизмы реализации прав граждан на это самое воздействие. Предполагается, что низы могут контролировать власть имущих через свободные выборы, независимые средства массовой информации и справедливые суды. Но это не так. Выборы, даже если подсчет голосов проводится честно, не могут быть свободными, так как средства массовой информации находятся под контролем или властей, или корпораций. Да и финансовую поддержку угодному кандидату власть имущие всегда смогут оказать. Телевидение, радио и центральные газеты контролируются очень жестко. Официально никакой цензуры, вроде, нет. Но ни одному главному редактору не придет в голову выпустить передачу или статью, которая противоречила бы официальной линии. Да и вряд ли этот материал вообще дойдет до главного редактора. Рядовые репортеры ведь тоже не дураки. Так что СМИ в демократических странах и раньше-то не были особо независимыми, а последние лет тридцать их свобода – одно название.

– А интернет? – не удержался я, чтобы не перебить.

– Что интернет?

– Ну, интернет же пока никто не контролирует, а там можно найти любую точку зрения по всем вопросам.

– Это верно. Пока можно. Вот вы, Олег Николаевич, наверное, новости в интернете читаете?