Алексей Лельчук - Истории без географии

Мне кажется иногда, что та жизнь, которую мы называем реальной ― это своего рода «армия» в большой жизни вечной души. Душа свободна, живёт и дышит, и растёт и умнеет по своим скоростям и причинам, но в какой-то момент её запихивают в физическое тело, которое стройно марширует по времени от рождения к смерти. И душа вместе с телом вынуждена маршировать, и есть баланду, и косить траву лопатой, и смотреть архивное кино, и так далее. И ей не дано практически никаких возможностей вспомнить и связаться со своей настоящей жизнью. Ближайший город ― триста километров на север, телефона нет, увольнительных нет, а право переписки дано лишь очень немногим ― художниками, поэтам, экстрасенсам, царям и, в порядке исключения, красивым женщинам.

Разве что иногда приходят странные открытки с той стороны ― сны. И все.

4.

Ехал в армию я очень долго. Сначала долго ждал: шесть дней сидел на пересылочном пункте около Новосибирска, и казалось ― ну, скорей бы закончилась эта неизвестность. Как и все остальные, я не знал до последнего момента, куда меня возьмут. Неизвестность мучила, изматывала, хотелось ясности, тлела надежда, что ясность будет светлой. Что возьмут в приличные войска. Ясность наступила.

Солдат грузят в плацкартные вагоны по девять человек в купе. Без белья и подушек, только матрацы. Что дают есть ― не помню. Помню, что катастрофически не хватало воды: было очень жарко. Помню, что гуляния на нижних этажах мне быстро надоели, я залез на багажную полку и почти четыре дня провёл на ней. Помню, что на моей гитаре народ посреди ночи давал «Наутилуса»: «Я так хочу быть с тобой…», что звучало очень актуально. «Наутилус» в 1988 году был свеж, оригинален и потрясающе злободневен.

Потом, уже в части, с «Наутилусом» была еще одна история, когда результатом очередного налёта начальника штаба майора Демчука на нашу казарму был приказ смотреть ежевечерне программу «Время». В первый же день сразу после «Времени» шёл концерт «Наутилуса». Деды позволили молодым вылезти из коек. «Наутилус» пел про гороховые зёрна: «Нас выращивают ― смену, для того, чтоб бить об стену…» Казалось, что это революция, что наутро всё будет по-другому. Наутро всё оказалось как всегда. Но революция произошла ― через несколько месяцев студентов отправили домой, на год раньше срока. По-моему, эта горбачевская «амнистия» была самым человечным эпизодом перестройки. Возможно, единственным человечным. Без политики, без философии, без расчётов. Просто вернуть детей матерям. Теперь «Наутилус» поёт как все.

А в том плацкартном вагоне все пели как «Наутилус».

Нам не сказали, куда мы едем. По солнцу и по названиям станций мы понимали, что едем на юг. Иногда стояли посреди степи. Через три дня доехали до Алма-Аты. Постояли на вокзале, увидели вдалеке горы. Потом поехали на север, еще дня полтора. Высадились на станции с казахским названием. Потом оказались в пыльном городе, в огромной четырехэтажной казарме с внутренними залами размером с баскетбольную площадку. Проторчали там дня два. Вымылись в душе.

Нашу партию стали разбирать по частям. Мы узнали, что попали на большой полигон в центре Казахстана, у озера Балхаш. Что город называется Приозёрск, секретный. Что можно остаться в городе в учебке, получить за полгода младшего сержанта и потом поехать в часть. А можно сразу попасть в часть. И что можно попасть в большую часть, а можно ― на маленькую точку. Гадали, что лучше. Играли в карты, играли на гитаре, знакомились, трепались, обменивались адресами и телефонами. Иногда в зал выходил офицер, зачитывал фамилии, люди брали свои вещи и уходили. Навсегда. Приходили новые партии из других городов.

Интересно наблюдать, как через пару дней общения в незнакомой толпе, как в кювете с проявителем, начинают проступать отдельные характеры, истории, личности. Становятся уже почти видны лица. Вдруг почти проявившееся лицо вытаскивают из кюветы и кладут на его место новый снимок, еще совершенно белый. И он тоже начинает медленно проявляться в разговорах, играх. А какие-то лица, которые залежались в кювете, уже проявились окончательно, всем видны.

Потом набрали автобус таких же, как я, и мы поехали. Ехали часа три. Сначала вокруг мелькали воинские части, развалины, аэродром, мастерские, опять развалины. Потом пошла голая пустыня с невысокими холмами. На некоторых холмах торчали антенны и пара домиков. Потом въехали в белёное КПП, сделали круг по части, вылезли из автобуса. В бане разделись, бросили свои вещи и больше никогда уже их не видели. Оказались в чёрном заплесневелом каземате. Получили три машинки для стрижки волос и указание побрить друг друга наголо. Я взялся за одну из машинок, получалось неплохо.