Татьяна Москвина - Культурный разговор

Во время съемок Чурсиной 22 года, ее актерский опыт мал, однако роль она проводит мощно, цельно, заразительно, отчетливо – и тотчас же после «Донской повести» ее завалят предложениями вновь и вновь сыграть эту, пленившую всех, Бабу неубиваемую. Которую будут убивать вновь и вновь. В фильме «Виринея» героиня в сцене расстрела рванет на себе рубашку, освободит грудь, полную молока, нажмет и брызнет этим молоком в морды солдат. А как еще, чем еще может ответить вечная Баба своим убийцам?

Самого выстрела крупным планом в «Донской повести» нет. Показана Баба с младенцем, сидящая на упавшем дереве, в позе, опять-таки отсылающей нас к Возрождению. Сомнений в том, кто это, быть не может. А значит, не может быть и сомнений в том, кто прав и кто виноват в этой истории.

– Как вы попали в «Донскую повесть»? Ролей такого плана и такого масштаба у вас до этого не было, то был первый и чрезвычайно убедительный шаг. Как вы его сделали?

– В Щукинское училище приходили ассистенты по актерам, смотрели, приглашали. До этого была уже работа в фильме «Когда деревья были большими», где я играла «королеву» местного значения, затем со Светланой Дружининой в картине «На семи ветрах» мы были санитарками. Когда мне предложили сыграть Дарью, я даже не знала, что это за роль. Приехала на «Ленфильм», почитала сценарий и подумала, что этого быть не может, потому что не может быть никогда. Дородная, мощная, самобытная, прошедшая огонь, воду и медные трубы казачка! Познакомились с режиссером Фетиным, сняли кинопробу. Он пытался мне помочь быть поразвязнее, но это не сразу пришло. После пробы я уехала в Москву заканчивать училище, меня пригласили в Театр имени Вахтангова, о решении на «Ленфильме» я ничего не знала и только через несколько месяцев получила телеграмму: «Приезжайте станицу Раздорская для участия съемках фильма «Донская повесть» роль Дарьи». Значит, я еду играть главную роль?!

Приехала в Ростов, на «метеоре» добралась до станицы Раздорской, она безумно красивая, зажиточная была тогда. Оформила я себя как героиню – сделала «халу» на голове, каблук, короткая юбка, чтобы произвести впечатление. И когда меня встретили Леонов и Фетин, они немного оторопели, был выходной день, они рыбной ловлей занимались. Леонов поставил ведро и сказал обреченно: «Да как же я с этой дылдой сниматься буду?» Тут во мне тоже взыграло самолюбие, и я сказала: «Знаете, если нам предстоит вместе работать, закажите себе скамеечку».

Владимир Александрович Фетин сразу же сказал, что меня не утвердили, а вызвали с испытательным сроком, кандидатур более чем достаточно, и дал мне десять дней: «Если за это время ты не обабишься, то придется расстаться». Надо было надеть костюм героини, чтобы никаких маникюров, духов, чтобы все было по-настоящему, чтобы «порепались» пятки, чернозем под ногтями и все запахи степи и Дона.

Поселили меня у донской казачки, прямо на берегу Дона, спала я под виноградниками, тут же помидоры, ароматы. Хозяйка была женщина мощная, мужчин в основном из погреба вытаскивала на просушку, работала и в поле, и на огороде, и крышу крыла, и белила – все сама. Прошло десять дней, я ездила на съемки в степь, на натуру, наблюдала, переоделась в костюм Дарьи – широкая юбка, маленькая казачья кофточка, и так в нем и прожила два с половиной месяца, босиком. У хозяйки я пыталась и говору учиться. Понимая, что надо будет петь, голосить донскую песню, ходила на берег Дона, где после жаркого рабочего дня собирались женщины и, выпив чарку молодого хмельного донского вина, становились особенно голосистыми. У них я училась и женской мудрости, и женскому лукавству, вмести с ними и пела. И пила – приходилось и стопку выпить, чтобы окрепнуть в голосе.

Прошло десять дней, начались репетиции, и я поняла, что меня не отошлют.

Конечно, во время съемок было все непросто, опыта мне не хватало.

Эта картина мне подарила не только встречу с удивительной шолоховской героиней, а и с таким уникальным артистом, целованным Богом, как Евгений Павлович Леонов. Он человек удивительного обаяния, он антигерой, такой «антимужчина», но он достойно это нес, умел в свой адрес пошутить. И Фетин, и Леонов, и Валечка Владимирова, и все партнеры понимали мою неопытность и относились с терпением. А я сама, когда у меня были свободные дни, репетировала, плакала, голосила.

Когда закончились съемки, я вернулась в Москву и приступила к репетициям леди Анны в «Ричарде III» в постановке Рубена Симонова, в ней был занят и Михаил Астангов. Тем временем выяснилось, что в «Донской повести» не хватает нескольких сцен, не успели снять ту, в которой Дарья рожает ребенка, и Яков ее расстреливает. Снимали в павильоне, куда привезли огромное количество земли, прошлогодней листвы, там были корни, кусты, в общем, устроили всё. А я уже освоилась в роли, и в сцене, где Дарья собирается рожать, я до того обнаглела, что когда у Леонова был текст, я кряхтела «Яша…» – а одним глазом посматривала по сторонам. Осветители, гримеры, которые после команды «Мотор!» обычно своим делом занимаются, приникли к нам и наблюдали, слушали. Сняли мы всего два дубля. Я еще позволяла себе в тот момент, когда Евгений Павлович был крупным планом, строить ему какие-то рожицы…