laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

— Я не могу полностью полагаться на чужой пересказ, — голос Северуса звучал под стать безмятежному лицу... нет, ей все-таки не померещилось — его взгляд определенно был слишком тяжелым. — Однако то, что я услышал, прозвучало многообещающе. Рискну предположить, что он весьма разозлен.

— Сев, пожалуйста, не говори об этом так беспечно, — взмолилась Лили. Пожалуйста, не отгораживайся от меня, не надо опять за старое...

— Лили, ничто из того, что может предпринять нынешний Люциус, не идет ни в какое сравнение с отдачей от темной магии, которая мне доступна. — Ее передернуло, и он добавил: — И позволь тебе напомнить, что я был шпионом. Люциус в этом возрасте еще не отличался изобретательностью себя-будущего, а об изощренности Темного Лорда и говорить нечего. Да, это будет неприятно, но я... справлюсь.

— Ненавижу, когда тебе больно. Даже думать об этом ненавижу, — пробурчала Лили. Он изучал темные заклинания, нарочно подвергал себя подобным пыткам — от таких мыслей ей хотелось плакать. Она не знала, сумеет ли когда-нибудь его понять... и хочет ли вообще понимать. По сравнению с этим Круциатус — что шлепок по ладони...

А вдруг отдача от темной магии — пустяки по сравнению с чем-то еще?..

Усилием воли заставив себя об этом больше не думать, она смахнула с ресниц пару набежавших слезинок и подняла взгляд на Северуса. Что у того на уме — понять было невозможно, ни по его лицу, ни по интонации, с которой он произнес:

— От боли никто не избавлен.

Что есть, то есть.

— Все равно ненавижу. Мне можно.

На его губах промелькнула тень улыбки — скупая, затронувшая лишь уголок рта.

— Как скажешь.

Эта улыбка, бледная и невесомая, словно дернула ее за какую-то струнку; внезапно Лили захотелось снова затащить его на кровать, чтобы вернуть тот миг покоя и безопасности, когда она лежала и слушала, как у него бьется сердце... Что бы там Северус ни говорил — она все равно отчаянно боялась за него из-за Малфоя; неприятности и впрямь оставались неприятностями, даже если бывало и хуже.

— Что ж, — заявил Северус невозмутимо, — полагаю, мне стоит отдать должное твоей настойчивости и согласиться наконец с тем, что ты была абсолютно права, и этот план — полнейшее безумие.

У Лили челюсть так и отвисла. А потом она рассмеялась, потому что удержаться было совершенно невозможно, и стукнула его по плечу.

— Что?! Ах ты обалдуй! И ты только теперь об этом говоришь?

— Я напрочь позабыл, как плохо ты умеешь вводить других в заблуждение. Мать рассказала, что целители уже собирались сдать тебя отделу магического правопорядка, — несмотря на непринужденный тон, лицо его казалось обеспокоенным... а может — ей просто хотелось так думать.

— Ой, да какая разница, — сказала Лили. — Все равно они полные остолопы. — Северус фыркнул; должно быть, он теперь так смеялся. — Зато у Люциуса Малфоя сейчас по горло хлопот, как ты и задумывал, а я не в руках авроров, и с датчиком честности меня никто не допрашивает. Так что — каким бы паршивым и бредовым этот план ни был, как по мне, он все-таки немножечко сработал.

Вот она промелькнула снова, эта его фантомная улыбка, а затем опять растаяла.

— Знай я заранее, что ты пострадаешь от этого заклинания, — произнес Сев, и его глаза, лицо и голос напоминали о горных озерах, — я ни за что не стал бы на нем настаивать.

Ее бросило в жар — особенно зарделись щеки, но это был приятный румянец, такой, от которого хочется улыбаться.

— Познакомься с новой концепцией: если тебе можно рисковать и подставляться под удар — значит, и для меня это в порядке вещей. Бой сексизму — даешь равенство для всех.

— Только ты способна превратить мой человеколюбивый порыв в антифеминистское утверждение.

— Нет, я лишь пытаюсь поддержать гендерный баланс, — сообщила она важным тоном. — Ой, я же еще про обманки не рассказала! Они сработали...

Четыре года в компании Мародеров не прошли для Лили даром: хоть себя хвалить и не принято, но у нее и впрямь прорезался талант травить смешные байки. Все, что касалось его матери, она опустила — точнее, вывела в своем повествовании бдительного охранника, который якобы не спускал с нее глаз, и поэтому ей пришлось долго ждать, чтобы запустить обманки. Она описала, как зашвырнула вторую в ведро со рвотой, когда первая сдетонировала, и все с воплями разбегались от искр и взрывов; перешла уже к рассказу о том, как по всей комнате разлетались радужные ошметки — Северус странно фыркал, прикрывая лицо ладонью; похоже, он и впрямь теперь так смеялся — как дверь распахнулась, и в палату вошла его мать.