laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

Помедлив, он продолжил:

— Именно поэтому я и полагаю, что Дамблдор тоже знал, как разделять сознание. В ментальных искусствах он многого достиг; готов поспорить, что он умел и это тоже. И он же создал Контрапассо.

Лили кивнула, спрятав лицо в ладонях. Она и понимала, и не понимала одновременно. В этом не было никакого смысла. Какой смысл Дамблдору заниматься темной магией и учить их, как... Ведь это же и есть то, с чем они боролись! Орден всегда сражался за правое дело, но если они сами при этом пользовались темной магией, то...

Северус погладил ее по плечу, но как-то неуверенно, словно не зная, верно ли поступает. Она растопырила пальцы, но вверх сквозь них взглянуть не осмелилась.

— Ты думаешь — я делаю из мухи слона.

Он помедлил.

— В моем понимании — да, — сказал он наконец. — Но в то же время я весьма ценю и... положительную динамику. Я помню, как ты... ненавидела Темные искусства, — боялась и передергивалась от омерзения, — и во многом твои переживания... оправданны. — В его голосе слышалось отвращение — почему? — Но в остальном... Сами по себе Темные искусства не обязательно зло; они просто ведут в этом направлении — девяносто восемь дорог из ста.

Она чувствовала себя так, словно стояла на распутье, и впереди тоже простиралось девяносто восемь дорог — разные русла, по которым может потечь эта беседа. Лили выпрямилась на постели, откинув волосы с лица; Северус глядел на нее с опаской, словно подозревал, что она вот-вот возьмет волшебную палочку и запустит в него каким-нибудь проклятием. Он что — так и сидел бы, как мишень?..

Она не хотела его проклинать. Больше никогда в жизни.

— Сев... знаешь, как я тебя вылечила?

Он и глазом не моргнул.

— Я предположил, что ты воспользовалась контрзаклинанием.

— Да, но это было не то, что я думала. Не слова "я прощаю", а само прощение.

Он сдвинул брови — на переносице появилась складка.

— Боюсь, что я не...

— Я выслушала все, что ты рассказал — обо всем, что ты сделал — и простила тебя.

В комнате стало так тихо, как будто оттуда вытекли все звуки. Он произнес едва слышно:

— Не может быть, чтобы ты...

— Я слышала все. О Дамблдоре. О Хогвартсе. О погибших. — Он затаил дыхание. — О Гарри. И... пророчестве.

Северус вздрогнул всем телом и страшно, смертельно побледнел. Она схватила его ладонь — словно в рукопожатии; стиснула ее и прижала к груди.

— Я тебя простила. Простила тебе все, целиком и полностью.

Даже то, за что прощать бы следовало не мне.

— Ты — что? — он моргал, совершенно сбитый с толку; рук они не разняли — Северус не сводил с них глаз. У нее колотилось сердце; мог ли он это почувствовать?

— Все это время, пока проклятие действовало, я думала — я такая ужасная и так страшно виновата... А потом ты начал рассказывать о Гарри, и о второй войне, и я слушала, а потом начала думать обо всем, что с нами случилось, и меня наконец озарило. Дамблдор говорил — заклинание лучше всего получается у тех, кто хочет простить. И я — я поняла и... простила. И оно с тебя снялось.

Северус взглянул на нее недоверчиво:

— Как-то слишком легко для правды.

— Ремус когда-то сказал, — губы его скривились, а в глазах мелькнуло презрение, но он промолчал, — что ты прощаешь человека не потому, что он этого заслуживает, а потому, что ему это надо. Или ему, или тебе самому.

Северус моргнул.

— Потому что ему... это надо. Ну и как это можно сделать?

— Не знаю. Оно само так выходит, и все. — На его лице отразился такой неприкрытый скепсис, что Лили улыбнулась. — Как насчет того, чтобы ты не пользовался Контрапассо в ближайшем будущем? Что-то мне подсказывает, что снять его тебе будет непросто.

— Да уж, представляю, — произнес он. — Милосердие и всепрощение не входят в список моих добродетелей — весьма короткий, надо заметить.

Лили засмеялась.

— Да их же всего семь, так? Не так уж много в любом случае.

— В моем все равно только терпение, — какую-то долю мгновения он казался почти смущенным, но быстро с собой справился. — Значит, мы начинаем год с отпущения грехов? Но ведь это касается лишь былых прегрешений; уверен, что еще до конца года я совершенно погрязну в новых — а может, даже и в неделю уложусь...

Лили фыркнула.

— Что, еще не все пороки опробовал? — И тут она кое-что вспомнила; огляделась по сторонам — но его матери рядом не было. — Северус, твоя мать успела тебе рассказать...

— О Люциусе? Да.

Она почувствовала легчайшее, еле заметное прикосновение к ладони, и он высвободил руку из ее пальцев. Но почему? В поисках ответа она вгляделась в его лицо — оно казалось спокойным, невозмутимым... Окклюменция? Не похоже; что-то такое в его глазах...