— И тогда, — промолвила мать, и глаза ее были темны, непоколебимы и бездонны, — ты сможешь свободно жить собственной жизнью, не нуждаясь в каких-либо гарантиях.
* * *
27 декабря 1976 года
Лили была уверена, что Петунья подходит к жизни совсем не так, как нормальные люди. (Тот еще парадокс, если вдуматься, поскольку желание быть нормальной всегда манило Петунью на манер путеводной звезды). Нормальный человек, когда он не в восторге от общества навязанного ему больного, будет прямо-таки сгорать от нетерпения, дожидаясь, пока тот поправится. Петунья же окружала пациента столь удушающей заботой, что терпеть ее в качестве сестры милосердия становилось сущей пыткой. В качестве орудий оной она совершенно немилосердно использовала подносы со специально сваренным супом и теплым питьем.
Лили даже не подозревала, что вся эта суета вокруг нее — подушки, которые ей постоянно взбивают, бумажные носовые платки, которые постоянно убирают с пола, и бесконечные стаканы с соком, которые постоянно нужно допивать — что все это заставит ее почувствовать себя такой... никчемной. Когда Пожирателям Смерти надоест брать уроки у миссис Снейп, они вполне могут заглянуть за конспектиком к Петунье. В ее руках ассорти из разных крекеров превращось в столь же грозное оружие, как готовая к бою волшебная палочка.
Как ей это удается, Лили совершенно не понимала. Все равно что смотреть на совершенно ровную скатерть на столе: видеть — видишь, а повторить этот фокус не можешь. Возможно, виноват был особый блеск в глазах Петуньи? Или та интонация, с которой сестра спрашивала, не нужно ли Лили что-нибудь? Или же механическая щетка для уборки — Петунья появлялась откуда ни возьмись и молча водила ею по ковру, убирая крошки и салфетки. Возможно, дело было в коробке с бумажными платками — сестра выравнивала ее по краю столика всякий раз, как Лили доставала себе платок и нарушала строгую симметрию. Или в этом негромком хмыканье — причем с непредсказуемыми интервалами, так что даже непонятно было, отчего хочется громче вопить — от того, что она опять хмыкнула, или от того, что она все еще молчит.
Как бы там ни было, но когда ближе к полудню в дверях появился Северус, — сверкая глазами и бесшумно как тень, — Лили чуть не разрыдалась от облегчения.
— Сев! — воскликнула она, разрываясь между тремя противоречивыми желаниями: потянуться к нему, ткнуть в Петунью обвиняющим перстом и прочистить забитый нос. В итоге она высморкалась в бумажный платок, и, как только Петунья отвернулась, чтобы смерить новопришедшего недовольным взором, указала на сестру пальцем и беззвучно проартикулировала: "Спаси меня", — умоляюще взглянув на Северуса.
— Петунья, — сказал он, и вида не подавая, что заметил этот отчаянный призыв, — вывела свою щетку на прогулку, как я погляжу? Должно быть, Лили разводит дичайший беспорядок.
Петунья явно не знала, что на это ответить. С одной стороны, это был Северус, и выражение его лица наводило только на мысли о каком-то завуалированном оскорблении, поэтому именно это она и заподозрила. С другой стороны — на оскорбление сказанное не особо тянуло, и более того — оно вообще не слишком вязалось с тем, что мог бы сказать знакомый ей Северус.
Помедлив, она переводила взгляд с него на сестру. Потом перехватила покрепче механическую щетку и сказала в сторону Лили: "У тебя сок заканчивается", — так, словно на пороге стоял не человек, а какая-то вешалка для одежды. Она ухитрилась протиснуться в дверь мимо Северуса, попутно двинув ему в ребра ручкой щетки, и выйти из комнаты, так и не подав виду, что его заметила.
— Что это было? — спросила Лили, снова сморкаясь в бумажный платок.
Северус пожал плечами. Притворил дверь одной рукой, другой рассеянно потирая ушибленный бок.
— На такое сложно придумать ответ. По крайней мере, ей. Как я и думал.
Затем его внимание переключилось на нее — весьма ненавязчиво, но Лили все равно почувствовала, что ее словно просветили рентгеновскими лучами.
— Ты выглядишь на редкость изможденно, хотя весь день провалялась в постели.
— Потому и выгляжу, — объяснила она — наполовину жалобно, наполовину возмущенно. — Можно подумать, тебя самого легко задержать в кровати хоть на час, господин худший в мире пациент. Помнится, когда ты подцепил грибковую золотуху на четвертом курсе, мадам Помфри пришлось тебя привязать, чтоб ты не удрал из больничного крыла.
— По-моему, от температуры у тебя начались проблемы с памятью, — сказал Северус. — Никогда не носил столь пафосный титул.
Читать дальше