laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

— Вовремя это мы, — заметила Лили и зябко поежилась — она осталась без куртки, а горячка боя начала спадать.

Сверху обрушилась влажная шерстяная ткань — Северус снял пальто и набросил на нее.

— Но... — начала было она.

— Не глупи, — сказал он. — На мне хотя бы рубашка с длинными рукавами.

Лили больше не стала спорить и настаивать — молча натянула пальто, машинально отметив, что голос Северуса стал другим: больше никакой холодной отстраненности, изменилось даже произношение — прорезался северный акцент.

— Сев... — полушепотом заговорила она.

— Валим отсюда, — коротко бросил он. — За мной и ни звука.

"И разумеется, когда говорить станет можно, ты уже возьмешь себя в руки — удобно, правда?" — мрачно подумала она, хотя в душе и знала, что он совершенно прав, — а потому запахнула пальто и заторопилась за ним, мысленно извинившись за то, что перепачкала его одежду.

Карман оттягивало что-то тяжелое, с каждым шагом задевало о бедро. Лили нашарила эту вещь и вытащила наружу что-то вроде подзорной трубы, черной с золотистым узором и из такой плотной древесины, что казалась выточенной из мрамора. Что это — та штуковина, с помощью которой их нашел Люциус Малфой?

— Убери, — сказал Сев — она вздрогнула. — Он нам еще пригодится.

— Это что, та фокусирующая фигня?

— Да. Не отставай. Не хватало еще отвечать на вопросы властей, особенно если нас уже ищут.

Лили сунула фокусатор в карман и с тяжело колотящимся сердцем поспешила за Северусом.

Мысли рассыпались на сотни блестящих, ослепительно-ярких осколков, в которых отражалось солнце.

Эмоции поднимались волной, грозя его затопить. Северус никак не мог отойти от того поцелуя — пиздец, просто пиздец... Лили стояла совсем рядом, прижималась всем телом — он чувствовал ее теплое дыхание и разрывался от тоски, от облегчения и жажды, а потом их мысли встретились и слились в единый поток, и теперь это воспоминание словно распирало его изнутри — слишком мощное, слишком огромное, чтобы удержаться в голове, оно струилось по жилам вместе с кровью, текло по каждому нерву в его теле.

Так не бывает, так не...

Она не понимает...

Он напрягся, пытаясь вернуть свою окклюменцию, восстановить щиты и заново собрать себя из кусочков. Мать ошибалась — окклюменция не заставляла эмоции атрофироваться, а лишь не давала их чувствовать. Или все, или ничего — никакой середины; когда ты погружался в окклюменцию, тебя заполняла пустота — ни гнева, ни безысходности, ни чувства собственного бессилия. Но стоило ей отступить — и все те эмоции, что ты запер где-то там, не желая пускать их внутрь, врывались с удвоенной силой и отвоевывали себе место с таким же упорством, с каким ты подавлял их до этого.

Он пытался отстраниться — чувства мешали думать, пульсировали где-то под кожей, ломали весь ход его рассуждений. Он не мог себе позволить такую глупость — такую слабость — такую...

Такую — что? Надежду?

Нет. Надежда хрупка и непрочна; она вспыхивает и сгорает, оставляя только пепел на знойном ветру. Надежда никогда не могла устоять перед силой его отчаяния.

* * *

Свернуть за угол — и дальше, дальше, по узеньким улочкам, обходя стороной подмерзшие лужи; Лили следовала за Северусом, как настроенная на него струна, откликаясь на каждое его движение, каждую паузу, каждую напряженную мышцу в его теле. Он не смотрел на нее и полностью сосредоточился на дороге — но от каждого взгляда на него у Лили учащался пульс.

Она его поцеловала. Кинулась на шею и поцеловала. И ей хотелось сделать это снова.

Мысль отзывалась внутри целым клубком эмоций: радость, беспокойство, тревога и даже, пожалуй, отчаяние. И это не говоря уже о полнейшей растерянности. Его реакция... не слишком обнадеживала. Когда ты кого-то целуешь, то как-то не ждешь, что он так от тебя шарахнется, будто у него над ухом из пистолета пальнули. И тем не менее... Лили вспомнила тот поток эмоций, когда его окклюменция разлетелась вдребезги... неясно, что это было такое и отчего ее туда затянуло, но никакого... отвращения она там точно не почувствовала.

А что почувствовала — и сама была бы не прочь выяснить.

А ведь был еще и Джеймс. И прошлое. И все, что случилось до этого. Лили поморщилась — мысли вскипали пузырьками, каждая требовала внимания, но разобраться в этой мешанине никак не получалось. Ясно было только одно: если Северус будет рядом, то она пойдет за ним. Там, в темноте перед кабинетом директора, охваченная недоумением и болью, она сумела взять себя в руки, и эта мысль четко и ясно просияла в голове: найди Северуса .