laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

Он развернул кисть и полоснул себя глубже. Лили сама не заметила, как заплакала; слезы катились по щекам.

Он снова замыкал круг — шел в ту же сторону, что и в первый раз, оставляя за собой кровавую дорожку... что-то при этом говорил, но слов было не разобрать, только голос низким рокотом отдавался в ушах, расползался по телу, забирался в самую душу; темный лес заволакивало серым, точно дымом, который скрывал из виду все, даже Северуса... Студеный воздух на коже — холод снизу, от травы — Лили чувствовала все это, ощущала смесь запахов — от зелья, от белого порошка, от мерзлой земли, орошенной кровью... Внутри нарастало тепло, поднималось, как утреннее солнце над горизонтом, вызолачивало все вокруг — оно растекалось, переполняло, обращая все то, что раньше было черным, а ныне стало серым, в чистое золото, такое яркое и слепящее, что она вскрикнула...

...и со всего маху хлопнулась на землю. Моргнула. Помотала головой. Уставилась вверх, на луну. Небо было усыпано звездами; Лили выдохнула — изо рта поднялось облачко пара... И никакого озноба. Вдохнула — пахло только инеем, травой и подмерзшим дерном, и ничем больше; дрожащей рукой потянулась к губам — они оказались совершенно чистыми, ни следа той гадости, что выползла у нее изнутри.

Попробовала пошевелиться — кажется, руки и ноги стали слушаться. Морщась, она оттолкнулась от земли и наконец села; обежала взглядом поляну, пытаясь найти...

Северус не удержался на ногах, повалился на колени — там, по ту сторону магического круга, над которым все еще курился легкий дымок; он опирался на воткнутый в землю нож, словно это было единственное, что не давало ему упасть, и волосы завесой накрывали щеки, а в каждую черточку юного лица врезалась бесконечная усталость...

Он смотрел прямо на нее.

Лили онемела.

— Ты как? Все хорошо? — его голос подрагивал от напряжения, словно после пятимильной пробежки.

Она кивнула. Хотела спросить: "А ты как?" — но слова не шли на язык.

Северус не сводил с нее взгляда.

— Тебе холодно?

Она помотала головой. Он закрыл глаза, и все его тело расслабилось.

Лили совсем растерялась. Еще совсем недавно — и до проклятия в том числе — она бы непременно подбежала и его обняла, но сейчас... Она просто не могла себя заставить — от одной только мысли об этом хотелось отшатнуться; создавалось ощущение какой-то... неправильности — такой же, как когда она прикасалась к другим, когда... когда то проклятие все еще действовало...

У Сева заблестели глаза.

— Я же тебе говорил, — сказал он.

Она дернулась — словно это были не слова, а какое-то заклинание, которое просвистело прямо над головой. Ее просто тошнило... не от Сева — от самой себя... от этого заклятия — гнусной, чудовищной магии, которая изуродовала ее дружбу, исковеркала и превратила в оружие...

"Односторонняя зависимость", было написано в той книге. Что за дерьмовая бредятина.

С трудом она поднялась на ноги. Колени подгибались, и по всему телу разливалась слабость, но оставаться на месте Лили не могла. Прошептала:

— Извини... Мне... я не могу... Прости меня, Сев, пожалуйста, прости...

Пошатываясь, она выбралась за границу магического круга — а потом наконец-то совладала с заплетающимися ногами и побежала. Душа словно выворачивалась наизнанку от боли... когда она думала, что вот-вот умрет без прикосновений Сева, то чувствовала себя очень похоже.

Только тогда у нее болело тело.

* * *

Ремус лежал в темноте.

Он даже не знал, который сейчас час. Сириус уже ушел — мадам Помфри выставила его из больничного крыла... казалось, это было недавно, но вместе с тем и целую вечность назад — потому, что все это время Ремус провел в одиночестве.

И ничего не видел.

Мадам Помфри не смогла его вылечить, потому что не знала, от чего именно он пострадал. На прощание Сириус пообещал приволочь ему целую гору слизеринских скальпов, но Ремусу было все равно.

Он услышал тихий скрип — дверь в лазарет сначала отворилась, а затем закрылась — но продолжал лежать на кровати... и молчал, по-прежнему ничего не видя... Господи, только бы это не оказался какой-нибудь слизеринец, который пришел довершить начатое. Ремус сунул руку под подушку, нащупал свою палочку, вытащил ее и спрятал под одеялом. Если это Сириус, он знает, где искать: в дальнем конце лазарета, за наполовину задернутыми занавесками. Если же это не Сириус...

— Люпин.

Снейп. Ремус повернул голову на этот голос, отчаянно желая, чтобы на глазах у него не было никакой повязки — чтобы ему, черт побери, вообще не требовалась повязка! — но выбирать не приходилось. Он рывком сел на кровати.