laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

— Хорошо, — выдохнул Регулус — вышел только беспомощный шепот, совсем не такой, как у Северуса; в нем не было жестокости, один лишь испуг. — Мерлин и Салазар... Какая муха тебя укусила? Ты же не — не перешел?.. Не решил... Или что?..

— Полагаю, Блэк, что все мы только выиграем, если ты не станешь никого обременять: ни себя — раздумьями на эту тему, ни других — своими подозрениями. Их мысли будет занимать сам факт, что я выбыл из игры, а не то, что это означает... если это, конечно, вообще означает хоть что-то.

И с этими словами он повернулся к Регулусу спиной, что для слизеринцев означало либо глубочайшее доверие, либо подчеркнутое пренебрежение, и выбрался из потайного хода назад в коридор — прямо сквозь заглушающее заклинание, разрывая его невидимые переплетения, словно сотканную крестовиком паутину.

— Северус! — окликнули его шепотом; он приостановился, но оборачиваться не стал. — Пароль — "мания".

Северус слышал, как шаги Регулуса удалялись в глубь потайного прохода и наконец растворились в тишине засыпающего замка, и только тогда возобновил свой путь — по переходам мимо затухающих факелов в Запретную секцию библиотеки.

* * *

Северус ориентировался в Хогвартсе так хорошо, что мог найти дорогу даже в полной темноте. Встречи с Филчем он избежал; в те годы тот передвигался по этажам быстро и почти бесшумно и к тому же держал двух кошек — Налево и Направо. Северус частенько скармливал им какое-нибудь лакомство с кошачьей мятой и запускал в кабинет Филча, чтобы испортить хранящиеся там записи о наказаниях... хоть позже, когда стал профессором, и содрал бы семь шкур со студента, кто надумал бы повторить подобный фокус с ним самим.

Было уже далеко за полночь; в складках мантии он прятал две книги — в библиотеке их, разумеется, рано или поздно хватятся, но так и не узнают, где искать. Надежно укрыв свою добычу, Северус пробирался по нижним этажам в сторону подземелий — не зажигая палочки, просто по памяти. Он не успел забыть ни эту влагу, что сочилась сквозь камень и выступала на стенах, ни отчетливый привкус известковой сырости в воздухе, но воспоминания оказались старше, чем ожидалось: во времена своего директорства он редко позволял себе ночные прогулки — боялся показаться потерявшим покой.

Мокрая земля, отсыревший камень — как хорошо он помнил этот запах... почти так же, как тот, которым пахло от Лили на каникулах — гардения, апельсины и маггловский кондиционер для белья... И Дамблдор — он благоухал корицей и тростниковым сахаром, а сквозь них проступали густые и дымные нотки чайных листьев. За эти годы Северус так же привык к виду директорских мантий с их ослепительными блестками, как когда-то — к вельветовым брюкам-клеш Лили и ее зеленому свитеру с торчавшей из рукава ниткой, которую она любила затягивать на пальце, пока его кончик не белел от нехватки крови.

Северус отогнал непрошеные воспоминания на задворки сознания. Хоть шансы, что на него нападут в столь поздний час, и были невысоки, расслабляться все же не стоило.

Так глубоко под землей темнота казалась бездонной, как океанские воды. В ней не было слышно ни звука, но это ничего не значило, и он погрузился в себя — под поверхностный слой окклюменции, пробуждая дремлющие инстинкты и заставляя все чувства обостриться до предела.

Но до самого входа в слизеринскую гостиную его так никто и не потревожил. Он пробормотал: "Мания", — и слегка удивился, когда камень перед ним послушно расступился; коротенькое заклинание — и Северус удостоверился, что какой-то жалкий идиот наложил на порог заклятье-подножку. Взмах палочкой — и оно исчезло, другой взмах — и в комнату полетело заклинание, определяющее, есть ли там кто-нибудь.

Только кошка, да в углу скребется пара мышей. Северус вошел внутрь.

Это было... необычное ощущение. Не из-за заклинания — из-за гостиной. Он попал туда впервые за... нет, так сразу и не вспомнишь. Время от времени ему, конечно, приходилось там появляться — когда его гнусные студенты совсем не могли без него обойтись — но это случалось крайне редко.

Он наложил на дверь заклятье. Теперь тот, кто первым через нее выйдет, будет сбит с ног, а лицо его покроется гнойными фурункулами. Какая мерзость. И какое ребячество. В том числе мерзость и потому, что полное ребячество. Но от него будут ждать чего-то в этом духе... нет, на самом деле от него будут ждать чего-то похлеще, но он не собирался прибегать к Темным искусствам, чтобы разобраться с кучкой недоразвитых молокососов, даже если и не мог просто сидеть сложа руки.