Олег Фролов - Хроники Тиа-ра - битва за Огненный остров

– Я спас жизнь твою, забыл? – хладнокровно ответил Кир-ра, спрыгнув на каменные плиты следом за мной.

– ТЫ поставил ее под угрозу – вот, что я помню! – бросил я и непроизвольно сделал шаг навстречу наезднику, сжав кулаки. От неожиданности Кир-ра даже повел бровью, что в его случае означало крайнюю степень удивления.

– Под угрозу поставили ее храмовники. Это ты забыл тоже.

Я махнул рукой и отошел в сторону, сделав пару глубоких вдохов и выдохов, чтоб успокоиться. По мере того, как злость отступала, я начинал чувствовать боль. Из пореза снова сочилась кровь, оставляя на ткани хартунга на бедре темные, влажные пятна.

– Не надо было стрелять, – сказал я после некоторой паузы, стоя спиной к Кир-ра. – Сегодня это было не нужно.

– Только ты можешь решать, когда можно стрелять, а когда стрелять нельзя? – перешел в контратаку наездник с Солнечного острова.

– Я говорю не об этом.

– А я об этом говорю. Когда ты решил атаковать стоянку птиц храмовых, я не сказал ни слова. Хотя, как раз это было не обязательно, – продолжал напирать собеседник, не изменяя своему спокойному, глубокому тону.

– Потому что это моя война и моя птица, – ответил я, резко повернувшись. – А ты… Я вообще не знаю, зачем тебе это нужно. Но если это тебе нужно по какой-то причине, то соблюдай МОИ правила. Может, ты и не ценишь свою жизнь, но я свою ценю! И не хочу, чтоб ты рисковал ею, когда тебе хочется пострелять по храмовым птицам!

– Если бы мне не «хотелось пострелять по храмовым птицам», ты бы уже давно вернулся к Началу, – без промедления парировал Кир-ра, и я увидел, как в его глазах засверкали искорки гнева.

«Засверкали искорки гнева» – просто штамп, словесный оборот, который использовали, наверное, уже много раз. Но если ты знаешь человека хоть сколько-нибудь хорошо и привык к его мимике, выражению глаз, тону голоса, то уж точно сможешь распознать, когда его гнев выливается наружу – в резко сказанной фразе, неожиданном оскале, колючем и прямом взгляде. Именно таком, какой был у Кир-ра сейчас.

Сказав последнюю фразу, он сделал шаг навстречу и положил руку на мое плечо. И этот жест не был дружеским.

Не знаю, к чему бы привела в итоге наша беседа, если бы на площадке не появился Тот-ра. Что бы ни происходило на Площади, я уверен: его взгляд намного чаще следил за полетом Ши-те, чем был направлен на трибуну. И несмотря на то, что внешне главный механик не очень-то эмоционален, все происходящее в небе он всегда воспринимает так, будто сам находится в седле птицы. Или даже еще острее. Ведь там, на земле, ничего изменить нельзя.

Казалось, открытой ладонью Тот-ра едва прикоснулся к Кир-ра, но того почти что отбросило назад, как от сильного толчка.

– Тебе нужно уйти, – сказал Тот-ра, даже не глядя в глаза наезднику.

В эту минуту я почувствовал себя новой жизнью, которая поссорилась с товарищем и почти ввязалась в драку, но вовремя оказалась под защитой матери. Немного унизительно, но безопасно.

– Сядь! – тут же скомандовал мне механик.

Я послушно опустился на камни.

Тот-ра осторожно разорвал ткань на моем боку и осмотрел рану. Впрочем, уже в первые секунды я увидел, как пара глубоких морщин над его переносицей разгладились. Наверное, количество крови на одежде наводило на мысль, что повреждение серьезное. Серьезнее, чем на самом деле оказалось.

– Ничего опасного. Порез глубокий. Но быстро заживет, – сказал он, поднявшись на ноги. Не задумываясь, вытер запачканную кровью руку о хартунг, на котором уже было множество пятен от машинной смазки, полировальной смеси и неизвестно чего еще. – Что случилось?

В нескольких предложениях я описал Тот-ра свой сегодняшний полет, не забыв про самые яркие детали. Некоторые из них я еще и сам не понял и не осознал, но пока говорил – вдруг почувствовал отчетливо. Так, как будто я еще там.

Страшно подумать, но если бы траектория стрелы, зацепившей меня, была немного другой, я мог бы лишиться жизни в ту же минуту. А может, не сразу, но оттого еще хуже. Мое возвращение к Началу могло быть мучительным.

Подобно вспышке в Ничто в голове мелькнула мысль: а ведь меня могло ранить просто чуть серьезнее. Немного сильнее. Наверное, я бы смог посадить механическую птицу, но потерял бы способность летать надолго. Может, я был бы счастлив стать свидетелем, а не участником этой войны – невольно, без угрызений совести и душевных терзаний. С достоинством ушел бы на покой. Пусть не навсегда, но на такое количество времени, которого бы хватило для развязки всей этой истории.