На берегах - Меркулов Олег - На двух берегах

- Конец привала! - скомандовала девочка на санях, когда они тронулись.

Солнце еще не обогрело, снег не подтаял, и по смерзшейся за ночь корочке сани скользили и правда легко, но Андрей все-таки не отпускал веревку. Эта троица была первыми советскими людьми, с которыми он встретился за эти месяцы, и он был рад им, и он не хотел с ними расставаться.

- И откуда?

- Из Харькова.

- Из Харькова? - переспросил он. - Из Харькова… Я лежал там в госпитале. И я опять буду там лежать. - Это было то решение, которое он принял. Он должен был найти роту и ротного, но они теперь для него стали лишь промежуточной, хотя и обязательной, точкой. Конечной точкой был госпиталь 3792 на Белогородском шоссе в двенадцати километрах от Харькова. - Как тебя зовут? Вы там жили, в Харькове? Все время?

316

- Женя, - ответил мальчик. - Да, все время.

- А зачем в Пятихатку?

Женя, навалившись грудью на лямку, дернув веревку, немного опередил сестру, чтобы, наверное, не слышала девочка.

- Там у нас тетя. Мы ведь одни.

- Вот как! - Он помолчал, и Женя сказал:

- Год мы были с мамой, - он прикусил губу, посопел, но продолжал с большей, чтобы подбадривать себя, твердостью. - Мама умерла. Год мы были сами.

- Вот как! Вы молодцы, что продержались.

- Мы меняли вещи и катали пары.

- Что это значит?

- Мы катали пары колес. На станции. Их много на станциях, и когда-то надо их перекатывать с одного места на другое, или с одного пути через стрелку на другой путь, или в депо, или туда, где ремонтируют вагоны. Надо наклониться, упереться руками в ось, и сначала тяжело будет, а потом, когда раскатятся, тогда легче. Нам за это платили.

- Когда будем кушать? Я хочу кушать! - звонко и требовательно прощебетала девочка.

Женя сердито обернулся.

- Еще рано! Мы мало прошли. Попозже. Через час! Ох уж эта Зойка! - все также сердито сказал он ему. - Из-за нее мы и идем. Тетя прислала записку, чтобы мы отвезли Зойку к ней. Мы, наверное, там останемся.

- А я хочу! - крикнула Зойка. - Я хочу сейчас!

Андрей обернулся. Оля, чуть наклонившись, легко шла в потертых, проеденных молью фетровых ботиках на каблучке. Видимо, эти материнские ботики валялись где-то в кладовке как уже негодные, но война заставила их разыскать и обуть. На ее худом сейчас лице чуть розовел румянец, рот, чтобы легче было дышать, приоткрылся, она с каким-то мечтательным выражением смотрела не под ноги, а куда-то вперед, вверх, забыв про лямку.

- Почему у вас столько оружия? И все - немецкое? - спросил, взглянув на него сбоку, Женя.

- Так сложились обстоятельства.

- Вы - партизан?

- Пожалуй, не совсем… В определенной степени, так сказать, приближенно.

- Вы были на каком-то задании?

- Считай, так… Не это сейчас важно…

- А что важно?

Он не ответил, он спросил сам:

- Что с отцом?

Женя наклонил голову пониже, вздохнул, помедлил, снова посмотрел на него сбоку.

- Он ушел в сорок первом. Осенью. Мы получили всего одну открытку. С дороги. Он ушел в ополчение. Он не был военным.

- Понимаю.

- Он был археолог. Он был ученый. Он ходил в экспедиции. Он был настоящий человек. Так говорила о нем мама…

Они прошли еще немного.

- Что в Пятихатке? Вы продержитесь там?

- Продержимся, - Женя решительно тряхнул головой. - Главное - Зойку отдадим. И будем работать. Мы работы не боимся.

«Да, после того как вы катали пары, теперь вы ее не испугаетесь», - подумал он.

- У тети домик. На окраине. В Харькове как мы вдвоем могли работать? Опасно же бросать Зойку. А один троих не прокормит.

- Сколько вы уже идете?

- Третью неделю. Точнее - семнадцатый день.

«Нда, - подумал он. - От деревни к деревне. Вечером просятся переночевать. В уголочке, на полу, стараясь пристроить Зойку поближе к печке, чтоб не простыла. И так им еще дней десять? А что там, у тети? В домике на окраине Пятихатки? Что-то их ждет там?»

- Привал! - крикнул он, подражая Зойке. - Привал вправо! На час!

- Ура! - крикнула Зойка! - Обед! Оля, обед! Будем варить кукурузу!

Под книгами у Жени нашелся топор, и он показал Жене, как надо разводить хороший костер - жаркий, но горящий спокойно и долго: срубить деревце побольше, перерубить его пополам, положить бревнышки так, чтобы между ними и жечь костер, а потом, по мере того, как бревнышки будут сгорать, подвигать их, толкая в торцы.

Они вырубили и рогульки, Оля по его команде наломала в кастрюлю сосулек, он достал остатки свинины, муку, соль, сахар, чай, обломок сухаря. В мешке у него оставались банка консервов, несколько пачек концентрата, баночка сгущенки. Он подумал: «Это для Зойки будет хорошо!», полплиточки шоколада, о нем он тоже подумал: «Это тоже будет отлично!» Но в целом на четверых еды все-таки оказалось мало. «Ага! Вот именно!»- нашел он решение.