На берегах - Меркулов Олег - На двух берегах

- Чтобы связаться с кем? - Мария зажгла, чтобы ему было светлее, вторую плошку. Теперь он мог разглядеть ее получше. У Марии был курносый с открытыми ноздрями нос, чуть толще, чем хотелось бы, губы, чуть больше, чем надо было бы для ее круглого лица, рот и не то темно-серые, не то зеленоватые в этом освещении глаза. Она была подстрижена коротко, но не как-то модно, под мальчика, а простенько, по-деревенски - до шеи, жиденькая челочка, разбиваясь на несколько полосок, прикрывала ее небольшой лоб, касаясь желтоватых, почти незаметных на лице, коротких прямых бровей.

Под свитером, сжимающим ее невысокую шею и заправленным в ватные брюки, обозначались неслабые плечи, да и руки, открытые почти до локтя, - Мария, возясь с печкой и котелками, не хотела измазаться и подтянула рукава, - да и руки у нее были не слабые: пальцы с широкими ногтями переходили в круглую ладонь, а ладонь в крепкое запястье. Руки даже в этом неярком свете имели красноватый цвет, который исчезал лишь у локтя. Видимо, этим рукам приходилось немало стирать и делать немало всякой другой хозяйской работы.

- Ни с кем я не собираюсь связываться. Ни с кем, - сказал он откровенно. - Да и с кем я могу связаться? Кому довериться? Разве только Николаю Никифоровичу? Но он не доверяет мне.

- Он не должен. Он не может, - объяснила она.

Он согласно кивнул:

- Понятно. Значит, и я не должен. И я не могу. К чему рисковать? Да и как? Как связаться? Пробираться в деревню, расспрашивать про партизан?

- Никто не скажет. Разве скажут?

- Никто. Не скажут. Значит, для меня остается пока одно…

- А я? - робко спросила она - Или ты меня…

Он о ней подумал уже и не дал ей досказать: - Я не имею права вмешиваться в твое задание. Мы же уговорились, так? Но я считаю - как каждый бы на моем месте считал, - что та должна нажимать на Николая Никифоровича, чтобы он связался с твоим командованием и все сообщил. Есть же у этого Николая Никифоровича какой-нибудь запасной канал. Ведь должен же быть…

- Этого я не знаю, - сказала она, и он поверил, что она и вправду этого не знает: ее задание было узким - передавать то, что принесут, а как собиралась информация, с кем был еще связан Николай Никифорович, она не должна была, для пользы дела, она не должна была знать. Мало ли что могло с ней приключиться? Мало ли как она могла попасть в руки немцев, но даже если бы немцы и заставили ее говорить, каким-то образом, но заставили бы, она могла сказать им лишь то, что знала, - линию: Тиша и она - Николай Никифорович. И ни слова больше. В этих обстоятельствах, чем человек меньше знал, тем было лучше.

- Но канал есть! - вдруг сообразив, радостно и громко сказал Андрей. Он стукнул себя по голове, встал и снова сел. - Есть! Я знаю точно!

Мария, открыв рот, смотрела на него округлившимися глазами, в которых сейчас мелькнуло и выражение подозрительности.

- Откуда… Откуда ты знаешь? Разве он тебе это сказал? Он же ничего тебе не сказал!

Он наклонился, погладил ее по челочке, но она отпрянула.

- Не надо!

- Это так просто! - он сдерживал улыбку, но он знал, что глаза его смеялись. «Что ж, это очень хорошо! Очень хорошо, - думал он. - Она приободрится!»- Николай Никифорович вышел с тобой на связь?..

- Ну, да… - нерешительно ответила она. - И что с того?

- С Земли вы послали ему об этом РД1? Вы - это значит Тиша и ты?

1РД - радиограмма.

- Нет. Н-е-е-е-т!

- Так как же он мог узнать, что вы летите, что развернетесь здесь, и что сводки он должен нести вам! Он что, бог, что видит через фронт, как вы готовитесь, грузитесь, летите, прыгаете, ищете его?

Она наклонилась к нему, соображая, захлопала глазами и вдруг, сообразив, радостно всплеснула руками:

- Ему сообщили! Ему кто-то должен был сообщить! Как ты догадался? Ты - умный! Или… - она медлила.

- Гад! - закончил он за нее, и она снова отпрянула.

Он разулся, поколебавшись, смотал портянки и снял носки. Уже столько дней его ноги не отдыхали, не дышали, и он с наслаждением шевелил пальцами и крутил голеностолами. В том деле, которое он задумал, ноги играли первейшую роль, и он обязан был позаботиться о них - дать им подышать, а потом обуть их так, чтобы ноги и не мерзли, и нигде их не терло. По землянке пошел портяночный дух, он застеснялся и, шлепая босиком, приоткрыл творило.

- Я, - начал он, вновь укладываясь на нары и стряхивая с подошв землю, - я, Мария, зимой сорок первого под Москвой был зачислен в один хитрый отряд, в общем, в разведдиверсионный отряд. Мы прошли через какой-то стык - в такую же метель - в тыл фрицам, километров за двести от фронта. Нас было пятьдесят. Включая врача, фельдшера, радистов. Мы всю зиму действовали на коммуникациях. Конечно, на всю зиму мы не могли набрать продуктов и боеприпасов. И время от времени мы подходили к какой-нибудь деревеньке, и там нас ждали люди и продукты. Мы там оставляли и раненых. Потом вот так же, оставили и меня. Сначала двое суток таскали на волокуше - знаешь, такая лодочка, в ней по снегу возят тяжести. Пулемет, к примеру, боеприпасы, взрывчатку, другие грузы, раненых. Легче же, чем тащить на себе. Ты идешь на лыжах, поперек тебя лямки, а там шнур к волокуше. Тянут, конечно, по очереди. Так вот, меня таскали двое суток…