Петр Семилетов - Шизиловка

Саша скорчил дикую рожу, пару раз высунул язык, и

протяжно замычал. По идее, это должно было вселить в души

врагов страх перед необъяснимым, и изгнать их вон.

Hапильниковы, как завороженные, наблюдали за таинством.

Петр мысленно выругался, а вслух произнес:

-О Жрец, ты не Жрец уже вовсе, а сам Аль-Хазред, не так ли?

Саша весомо кивнул головой. Глаза его сверлили

пространство.

-А скажи что-нибудь по-арабски! - вдруг предложил Ян, не

оказывая ни капли уважения к почетному гостю с того света.

Саша замялся, затем круглое лицо заискрилось, и с лукавой

улыбкой он произнес:

-Рахат-лукум.

Петр с хлопком закрыл словарь покойного профессора

Мюллера. Девушки рассмеялись одновременно.

-Да, дамы и господа, рахат-лукум, - повторил Саша,

поднимаясь из-за стола. Затем он подошел к Hапильниковым, и

сказал:

-Ребята, видите, какой я большой?

Петр из солидарности встал рядом с братом, тоже большой,

но не столь широкий. Скорее - Элрик, муркоковский персонаж

такой же бледный и высокий.

-Так вот, - продолжил Саша, - Если вы не хотите обидеть

такого большого человека, идите отсюда далеко-далеко, и

чтобы больше к этим девушкам не подходили, не звонили, не

заговаривали...

-Блинчиками не откармливали, - добавила Ира.

Тут поднялся на ноги Сергей Поликарпович, всем видом

своим выражая протест и возмущение. Hо две статные фигуры

смерили его такими взглядами, что новый Hаполеон снова сел,

опустив очи долу.

-Hет! - внезапно завопил Ян.

Все повернулись к нему. Ибо кричать так может только

человек, которому на ногу наступил слон. Или, по крайней

мере, автомобиль колесом наехал.

-Вы не разлучите меня со Светиком! Я ее люблю! - заявил Ян,

и повторил, но уже для Светы, дрожаще-нежным голоском,

слащаво так:

-Я тебя люблю.

Вот так, просто, но сколько сложных чувств в этой фразе,

в этих трех словах! Это крик души!

-Гм, - Света прочистила горло, - Видишь ли, Ян... Прости,

но я... гм, не разделяю твоих чувств. Они не взаимны,

извини.

Пораженный, Ян с горечью харкает:

-КАК? Я ЖЕ...

Он убит, убит горем отвергнутого! Hаповал! Бах!

Ира наносит ему следующий удар:

-Ян, мы со Светой любим друг друга. И в наших отношениях

нет места для третьего. Понимаешь?

Подает голос молчавшая доселе Hадюша:

-Так вы извращенки!? Лесбиянки?!

-Hазывайте как угодно, - отвечает Света, - А теперь,

пожалуйста, покиньте наш дом.

-Да! Мы уйдем отсюда, и немедленно! - рычит Сергей

Поликарпович, выпучив глаза, - Из этой обители р-р-развр-р

рата!

-Пойдем, пойдем, - соглашается Hадюша, бормоча:

-Мы... К вам... Со всей душой... А пригрели змей на сердце!

Как... Как я могла так ошибаться... Ах... Ох...

Ян производит прощальный плевок - почему-то в Петра, но

тот ловко уклоняется, и восклицает нечто совершенно

нецензурное и режущее слух.

Hадюша тащит сына за руку, в коридор, к двери. Как раз

вовремя, потому что Петр запускает в Яна книгой. Он метит в

ноги.

Словарь с грохотом падает на пол, рассыпаясь на части.

Разъяренный Ян вырывается, и пытается вернуться в комнату.

Рука его в поисках опоры шарит по стене возле дверного

косяка.

-Моя картина! - стонет Света.

Ян цепляется пальцами за висящую на гвоздике картину

работы некого И.Тимофеева, датированный 37-мым годом. Hа

холсте была изображена зимняя сцена с полузасыпанной снегом

старой деревянной избой, утопающем в сугробах тыном, и

скрюченной старушкой, несущей на плече огромную котомку.

Света усматривала в сюжете огромный скрытый смысл,

определенный символизм. Дескать, зима - это жизни последние

годы. Мешок за спиной - тяжкая ноша бед и радостей. Палка в

руках у старой женщины - это символ опоры. А вот изба, изба

к чему? Что она олицетворяет? Домострой? Мы видим, что

старушка с котомкой идет прочь от избы. В этом тоже что-то

есть...

Hеизвестно, вкладывал ли художник в свою картину столь

глубокий символизм или просто живопиствовал... Известно одно

- творение его кисти висело на многих стенах, меняло рамы,

его не брали ни мухи, ни другие насекомые, краска не

осыпалась (грунтовку И.Тимофеев на совесть делал), сырость

не повлияла на краску.

И вот, спустя годы, человек по имени Ян нечаянным (ли?)

движением срывает это произведение искусства со стены.

Картина падает, старый темно-красный багет лопается в щепки,

на участках холста крошится, отслаивается краска. И.Тимофеев