Шарон Меркато - Люди разбитых надежд - Моя исповедь о шизофрении

Я не знаю точно, когда положила трубку. Я абсолютно не контролировала себя и вышла на улицу. Небо было темное, собирался легкий дождь.

Мой брат с полицией нашли меня лишь в полдень. Совсем одурманенная, я принимала участие в собственной версии Марафона Надежды Терри Фокс. Я шла посреди переполненного шоссе. Кто-то должен был проявлять заботу о моей безопасности, иначе я бы погибла. Машины разъезжались и сигналили, а я думала, что они поздравляют меня. Большего сумасшествия не могло быть. Брат и полиция окружили меня пышным эскортом. Я понимала, что они делают это из-за моего бегства.

Во время госпитализации я приняла одно очень трудное решение. Такого решения я бы не пожелала самому худшему врагу.

После развода прошло много времени, но тяжбы между нами не прекращались. Мой бывший муж обустраивал свою новую жизнь, как и должно было быть, а я завязла в старой. Он встретил женщину и выстраивал новую жизнь. Мой сын приспосабливался к этому.

Но я не могла выбросить это из головы. День за днем я цеплялась за безопасное прошлое и в отчаянии упрямо обращалась к тем временам, которые теперь казались такими замечательными. Время от времени я отказывалась от своих прав на посещение, так чтобы они могли куда-то повезти моего сына. Был случай, когда я была слишком больна, чтобы держать его у себя. Я вынуждена была позвонить свекрови, чтобы она приехала и забрала его досрочно. Забрать его приехала невеста моего мужа, и я никогда не забуду, как передавала ей сына и смотрела, как они идут, держась за руки, прочь от моих дверей, как тихо шелестел его зимний костюмчик за каждым неуверенным шажком. В душе я понимала, что мой бывший муж и его будущая жена предлагали уверенность, дом и безопасность, которые так необходимы ребенку. Это был бесконечный источник раздумий.

Я решила отдать своего сына. Это решение — ад, с которым я живу. Если только вы не пережили подобного, вы никогда не сможете представить себе это чувство. Персонал больницы всячески поддерживал и помог мне справиться, они старались объяснить мне, что я хорошая мать, если поступаю так. Были и другие пациенты, которые сделали то же самое, иногда они вынуждены были отдавать своих детей в детские дома. Но до сих пор мне не легче, и я искренне верю, что мой маленький мальчик однажды поймет, что я поступила так из любви.

*** Меня выписали под опеку моей матери.

На удивление, компания, в которой я работала, сохранила мое место. Я была поражена, когда узнала об этом, так же, как и мой врач. Такое понимание и доброта в подобной ситуации кажутся исключительными. Конечно, я вернулась. Все они были очень добры ко мне. Вскоре прошел стыд оттого, что моя болезнь открылась, я начала приживаться. Но моя сосредоточенность была слабой, а депрессия казалась бездонной. Надо мною брали верх грусть, вина и, как всегда, волнение. Я чувствовала себя ужасно, но заставляла себя работать из признательности за безмерную поддержку, которую я здесь получила. Внутри было пусто, я забыла, что такое смех.

В компании начались финансовые трудности, и партнеры решили разделиться, разойтись по отдельным направлениям. Я уволилась. Казалось, будто все, кого я любила, отдалялись. Я не могла контактировать ни с одним из моих добрых друзей, которые оставались моей поддержкой. Невыразимо больно было чувствовать себя отдаленной от их круга. Воспоминания о том, как наши дети играли вместе, об обедах, поездках на природу и об общих праздниках заполняли мои мысли. Позже тяжелый покров депрессии впитал остатки воспоминаний, и оставил только отчаяние. Отчуждение не было радостью. Приглашения перестали поступать, и я закрылась в себе.

Ранее очень опрятная, особенно относительно своей внешности, я стала неухоженной. Я принимала ванную только по необходимости и упрямо носила все время одну и одну и ту же обтрепанную фиолетовую ночную рубашку, Она была распорота и порвана в нескольких местах, но я носила ее как орудие истины. Она отвечала состоянию моей души. Я предпочитала неубранную кровать в моей темной комнате остальному миру. Я спала днем и ночью, временами 16 часов подряд. Моя мать приходила только для того, чтобы вытянуть меня поесть. Я поднималась пообедать и слушала ее упреки, а по окончанию немедленно возвращалась в кровать.

Я ненавидела выходить из дома, когда сияло солнце. Я гуляла во дворе только при самой плохой погоде. Казалось, в этом была своя справедливость. За весь тот период я помню единственное приятное ощущение — глоток воды, которая утоляет жажду и наслаждение от холодной жидкости, которая стекает по горлу. Как моей матери удавалось справляться с таким поведением, я не смогу понять никогда, особенно если учесть, что у нее были и собственные проблемы.